Разоблачение Духан началось с чудовищного совпадения. В 2001 году сотрудники полиции Бостона у магазина «Кеймарт» задержали человека по имени Луис Мелендес-Диас за распространение наркотиков и на своей машине повезли в отделение. По дороге один из копов заметил, что Мелендес-Диас подозрительно ерзает на заднем сиденье. Сдав его в отделение, они обыскали машину и обнаружили несколько пакетиков с кокаином, которые задержанный распихал в укромные уголки, стремясь избавиться от лишних улик.

Совершенно случайно полиция направила найденные пакетики на анализ в ту самую лабораторию, где через некоторое время начнет работать Духан. По всем свидетельствам, образцы были проанализированы должным образом, без глупостей. Отвечающий за это дело химик подписал три сертификата, констатирующих, что найденное вещество – кокаин, и его свидетельство помогло вынести Мелендесу-Диасу обвинительный приговор. Короче, дело очевидное.

Однако адвокаты Мелендеса-Диаса выдвинули возражение. 6-я поправка к Конституции США гласит, что «обвиняемый имеет право ‹…› на очную ставку со свидетелями, дающими показания против него» в суде. По традиции, под свидетелями понимали очевидцев, тех, кто действительно видел, как совершается преступление. Но адвокаты настаивали, что эксперт-криминалист тоже должен давать показания лично. А поскольку сотрудник лаборатории просто подписал сертификаты, а не появился в суде, адвокаты потребовали снять обвинение.

После апелляций в 2009 году дело дошло до пересмотра в Верховном суде. Голосами 5 против 4, что противоречит обычному пристрастному разделению мнения судей (Рут Бадер Гинзбург присоединилась к Антонину Скалиа и Кларенсу Томасу в большинстве), Верховный суд постановил, что адвокаты Мелендеса-Диаса были правы: ученые-аналитики должны давать показания в суде, чтобы обвиняемые имели возможность им возразить. Отчасти это был чисто протокольный момент. Скалиа подчеркнул, что право возражать свидетелям – важнейший момент в нашем представлении о справедливом суде, «даже если они обладают научной проницательностью мадам Кюри и правдивостью матери Терезы». Скалиа подозревал, что не все сотрудники наркологических лабораторий похожи на мадам Кюри и мать Терезу. Среди аналитиков могут попадаться и некомпетентные люди, и просто жулики, подумал он, а потому «горнило перекрестного допроса» должно их разоблачить. Вынося такое решение, он вполне мог иметь в виду и Энни Духан.

Впрочем, есть серьезные (и, на мой взгляд, убедительные[76]) доводы против такого правила. Но суть в том, что с тех пор аналитики-криминалисты типа Энни Духан должны были в обязательном порядке появляться на заседании суда и давать показания лично.

И что, перекрестный допрос изобличил Духан, как предполагал Скалиа? Ничего подобного. Она продолжала лгать на свидетельском месте. Духан 150 раз появлялась в суде для дачи показаний, каждый раз под присягой, и все 150 раз выходила сухой из воды. Хваленое «горнило» перекрестного допроса не смогло выявить даже самое вопиющее мошенничество в истории криминалистики.

Однако требование лично давать показания косвенным образом помогло все-таки изобличить Духан. Даже притом, что и она, и другие сотрудники лаборатории редко выступали больше двадцати минут на свидетельском месте, им часто приходилось проводить по несколько часов в здании суда, ожидая своей очереди для дачи показаний. Лишний час, проведенный в суде, – это лишний час, когда Духан не могла заниматься своими делами в лаборатории. В результате стали снижаться показатели производительности. После того как вступило в силу новое правило, она за последние шесть месяцев 2009 года провела в судах девяносто два часа и за год смогла дать заключения «только» по 6321 образцу. У других аналитиков показатели тоже снизились и составили в среднем 2000 образцов.

Но есть один нюанс. На следующий год у других химиков показатели остались такими же. У Духан – нет. Можно называть это бравадой или небрежностью, но в 2010 году она провела в судах 202 часа, но тем не менее заявила, что обработала 10 933 образца – в пять раз больше среднего по лаборатории и почти столько же, как в свои лучшие времена до истории с Мелендесом-Диасом.

В этот момент у коллег стали возникать уже серьезные подозрения. Они начали считать время, проводимое Духан за микроскопом, и просматривать ее мусорную корзину. Тогда же они заметили, что она пропустила важные калибровочные проверки на разных приборах – видимо, из экономии времени. Хуже того, обнаружилось, что она подделала подпись одного из сотрудников на документе, стремясь скрыть тот факт, что пропускает важные процедуры. На самом деле кое-кто из коллег позже даже предположил, что она, с учетом всех вопиющих нарушений, уже хотела быть пойманной. В конце концов один из химиков сообщил про Духан начальнику лаборатории. К сожалению, начальство отнеслось к сообщению несерьезно. Возможно, она что-то и делала в спешке, но у нее проблемы дома, и этим, наверное, все объясняется. Кроме того, с учетом новых требований о даче показаний в суде, с каждым месяцем нарастало пугающее количество невыполненных заказов, и лаборатория просто не могла себе позволить в данный момент потерять свою супервумен. Подозрительный химик изложил свои соображения в местном профсоюзе научных работников, но на этом дело застопорилось. Можно предположить, что юрист профсоюза посоветовал ему угомониться, если не хочет испортить научную карьеру молодой женщине. Таким образом, и босс, и профсоюз дали Духан зеленый свет.

Но против нее все-таки уже были выдвинуты официальные обвинения. Одна нелепая ошибка – и карьере конец.

Как уже говорилось, в лаборатории было особое закрытое помещение для хранения образцов, ожидающих исследования, и их перемещение регулировалось строгим протоколом. Духан начинала вести себя все более опрометчиво и нередко брала образцы для работы, не делая соответствующие записи. Это серьезное нарушение правил «цепочки хранения». И однажды в июне 2011 года она попалась с девятью десятками незарегистрированных образцов. Она попыталась скрыть свой промах, в очередной раз подделав в журнале подпись сотрудника. К ее сожалению, этот сотрудник в указанный день вообще не присутствовал на работе. Когда ей предъявили журнал и спросили, почему она нарушает правила, Духан попыталась увильнуть и сказала: «Я понимаю, почему вы так думаете».

Но и после этого случая начальство не стало наказывать Духан. На самом деле они изо всех сил старались замять историю с «цепочкой хранения». Однако в декабре слух о нарушении докатился до канцелярии губернатора Массачусетса. Расследовать происшествие было поручено главному инспектору штата. В ходе расследования выявилось еще несколько небрежностей в работе лаборатории, в том числе слабая система безопасности и неадекватная подготовка новых сотрудников. (Позже вскроются еще более тревожные проблемы, как, например, таблетки, оставшиеся от прошедших исследований, которые валялись по всей лаборатории.) У одного из руководителей в ящике стола нашли пробирки для анализов; на одной была этикетка «1983 г.».) К лету 2012 года полиция штата в целях сохранности своих улик установила контроль над лабораторией. Через два дня после прихода «новой метлы» сотрудники выложили свои подозрения относительно Духан новому начальству.

К этому времени Духан, учитывая серьезность нарушения правил «цепочки хранения», уже уволилась из лаборатории. Но ей все равно предстояло понести ответственность за десятки тысяч идентифицированных «на глазок» образцов. Так и случилось в августе 2012 года.

Домой к Духан пришли двое сыщиков. Сначала они просто разговаривали в гостиной, и Духан все отрицала. Но они были к этому готовы и выложили журналы с подделанными подписями и материалы о калибровке аппаратуры. На это Духан сказала: «Я делала свою работу, но не должным образом. Я не соблюдала процедуры, и это было неправильно». Иными словами, она призналась в нарушении неких технических правил, но утверждала, что наука не пострадала.

Посередине собеседования домой вернулся муж Энни и вызвал ее в соседнюю комнату. Он спросил, не нужен ли ей адвокат, и она заверила, что все в порядке. Солгала еще раз. Затем вернулась в гостиную и продолжила беседу.

Детективы поинтересовались, не доводилось ли ей пропускать какие-нибудь этапы исследования, и она опять увильнула. Она спросила, что они имеют в виду, и после объяснения заявила: «Я бы никогда не стала заниматься подделками, ведь от этого зависели судьбы людей». Детективы предъявили новые доказательства. Как уже говорилось, Духан иногда наугад определяла наркотик, допустим, как кокаин, а затем второй, аппаратный тест показывал, что это на самом деле героин или какая-то иная субстанция. В таком случае она тайком брала кокаин из другого образца и предлагала его для повторного тестирования, которое «подтверждало» ее первоначальное заявление. В нескольких случаях детективам пришлось отыскать оригинальные образцы, проанализировать их еще раз и убедиться, что это все-таки был героин. Это стало убедительным доказательством фальсификации результатов.

Вскоре на глазах Энни Духан появились слезы. Она попыталась приуменьшить свою вину, сказав, что лишь несколько раз действовала на глазок. Детективы надавили еще, и она сдалась. «Я все испортила, – призналась она. – Ужасно испортила».

В итоге она была признана виновной по двадцати семи пунктам, включая фальсификацию доказательств и препятствование правосудию. Ее признания повергли в хаос всю правоохранительную систему Массачусетса. Поскольку Духан не могла вспомнить, какие образцы она определяла наугад, а какие действительно тестировала, под подозрение попали все 36 тысяч дел, к которым она имела отношение за свою карьеру. Законодательная власть штата вынуждена была выделить 30 миллионов долларов на ликвидацию последствий. По оценкам одной адвокатской конторы, потребуется работа шестнадцати ассистентов в течение года, чтобы просто уведомить всех имеющих к этому делу людей, не говоря уж о том, чтобы пригласить их всех в суд. Хлынул поток апелляций, и в конечном итоге суды Массачусетса отменили 21 587 обвинительных приговоров – это стало крупнейшим событием такого рода в истории американской юриспруденции.

Энни Духан после ее задержания за совершение одной из самых масштабных фальсификаций в истории науки. «Я все испортила. Ужасно испортила» (с разрешения Boston Herald).

Прекращение дела должно было стать сладкой местью для любителя выдавать кешью за крэк, который с самого начала знал, что лабораторная супервумен – безнадежная лгунья (публика на улицах Бостона стала говорить, что их «духанировали»). Но возникли и другие вопросы.