Я нашла все это очень раздражающим. Я могла бы быть сумасшедшей, репортером или, что еще хуже, юристом. И у меня была наготове совершенно замечательная история для прикрытия. Я полагала, что выгляжу как школьный психолог. Я носила только туфли на плоской подошве, и во мне была старомодность, от которой я никак не могла избавиться, хотя я и не очень старалась. У меня не было школьного удостоверения личности, но могло же быть так, что человек просто забыл его, когда бросился в больницу, чтобы навестить своего ученика-самоубийцу. В любом случае, все это неважно. Никто не ничего не спросил. Я поднялась к палате 632 – по какой-то причине для этого потребовалось три лифта, что нельзя назвать эффективным – и начала бродить по коридору.
На самом деле у меня не было плана действий. Моя уловка с психологом – это все, что я смогла придумать. Полагаю, мне следовало просто зайти и поговорить с Джессикой. Мне нужно было дать ей понять, что она не одинока и что все, что она сейчас чувствует, вполне понятно. Жизненно. Мне нужно было сказать:
Мне нужно было сказать все это, не упомянув о том, что я тоже однажды делала это.
Я начала пытаться придумать хорошую ложь о том, почему я понимаю ее положение. Слова, которые заставили бы ее открыться мне. Мысль о том, что кто-то может открыться мне, почти смехотворна, но когда-то, давным-давно, она доверяла мне. Что, если бы я могла снова стать тем человеком, которому она доверяет?
Прежде чем я успела придумать, как сказать что-либо из этого, медсестра выбежала из палаты, разговаривая по маленькому коммуникатору в стиле «Звездного пути», закрепленному на нагрудном кармане, и чуть не врезалась прямо в меня.
– Джессика, к тебе пришли! – крикнула она, обернувшись назад.
– Она в порядке, – бросила она мне. – Заходи.
И что мне оставалось делать, кроме как войти в дверь?
Первое, что я заметила в своей сестре, – это то, что в этом году она намного красивее, чем была даже на позапрошлое Рождество. У нее появилась новая острота в глазах, острота, с которой она смотрела на меня прямо сейчас. У нее также были сальные светлые волосы, собранные сзади в конский хвост, и больничный халат, так что она была далеко не в лучшей форме. Но в ней было немного живости, которой я не ожидала, – не в той, кто пыталась покончить с собой.
– Так, так, так, – протянула она. Ее голос не был дрожащим или взволнованным. Но это тоже не показатель. Помню, когда я была на ее месте, я задавалась вопросом, как мне следует действовать, чтобы окружающим было максимально комфортно. Быть счастливой, что выжила? Однако к тому моменту я была настолько ошеломлена, что почти все эмоции приходилось изображать.
– Не ожидала, что ты войдешь сюда летящей походкой.
– Я тоже! – произнесла я с большим нажимом, чем собиралась. Ну, она в курсе, что я домоседка. Она не обидится.
– Выглядишь вполне здоровой и бодрой, – заметила я ей. – Уверена, что тебе сейчас не следует быть дома?
– Определенно не следует, – сказала она и подняла руки.
Ее руки до локтей были замотаны бинтами. Я старалась не показывать своего огорчения, но это просто ужасно расстраивало. Она слишком, слишком молода. Я знала, что ей почти двадцать два и на самом деле она уже не ребенок. Но она, и я чертовски в этом уверена, недостаточно взрослая, чтобы сделать то, что она сделала.
Джессика мгновение наблюдала за моим лицом. Потом она сказала:
– Я выпала из окна и порезалась о стекло.
– Нет, ты этого не делала, – выпалила я.
Она посмотрела вниз.
– Кто тебе сказал?