– Мама, – позвала я. – Дьюи! Я, наверное, пойду вперед.

– Мы правда такие медленные? – спросил Дьюи, хотя я заметила, что он делал более короткие и ленивые шаги, чтобы не опережать мою маму.

– Не думаю, – хмыкнула мама. – Просто она пристрастилась к этой чертовой штуке. Она как наркоманка, бегущая к своему дилеру.

– Это не ее вина. Телефоны созданы для того, чтобы делать это с людьми, – ответил он. – Это часть их системы. Как игровые автоматы, только на кону человеческое внимание, а не цифры.

Я пошла быстрее. Это была любимая тема моей матери с тех самых пор, как я стала инфлюенсером, и меня тошнило от всего этого.

– Может быть, – услышала я голос мамы, увеличивая расстояние между нами. – Но, как и в случае с игровым автоматом, тебе решать, пользоваться им или нет.

К моему удивлению, Дьюи не согласился.

– Если бы у тебя в кармане с восьми лет был игровой автомат, ты бы говорила по-другому.

Я улыбнулась про себя, продолжая увеличивать шаг. А этот Дьюи неплохой парень. Я ценю любого, кто может немного подколоть маму.

И поскольку она спорила не со мной, то прислушалась к голосу разума.

– Может быть и так, – услышала я позади себя. Они, должно быть, замедляли шаг по мере того, как я ускорялась. – Может быть, эти инженерные системы прикладывают достаточные усилия, чтобы сделать нас всех зависимыми от азартных игр.

Разговор зашел в тупик. Но потом она снова заговорила.

– Но все равно я хотела бы, чтобы моя дочь немного боролась с этим. Но вместо этого она просто стала частью проблемы.

Я перешла на бег трусцой и, когда скрылась из виду, поймала себя на том, что срезаю повороты, иду по тропам животных, таким же способом, который презирала вчера, рискуя лодыжками и экосистемой, чтобы быстрее добраться до вершины. Мне нужно было увидеть этот телефон, увидеть, что на нем есть хотя бы одно значимое сообщение. Связь. Подлинная выгода от жужжащего, отслеживающего, пингующего игрового автомата, который я, кажется, не могу перестать подпитывать своим вниманием. Если есть… Я смогу игнорировать все, что говорит мама, вернуться в Лос-Анджелес, вернуться к работе, выбросить этот камертон «ДА» из головы.

А если нет…

А что, если нет? Что, если мой телефон просто забит сообщениями от Такера, спрашивающего о том, когда он получит первый чек, и сообщающего мне, что я мошенница, и интересующегося, не повредит ли его доходам мой отказ от Pictey на сорок восемь часов? Что, если там не что иное, как незнакомые люди, призывающие меня вернуться туда и исполнять свой долг, публиковать наряды, говорить что-нибудь интересное, рекомендовать мою любимую кофемолку? Что, если это просто пустая подсказка с картинками и мигающий курсор, и я лишь пытаюсь жить во лжи еще несколько дней, недель или лет?

Какая-то смесь страха и вчерашней текилы булькнула у меня в животе. Сейчас я бежала изо всех сил, пробиваясь по тропе напрямик, ощущая ее запахи: листвы и сложной подземной жизни леса, которая существует за пределами искусственных троп. Я почувствовала, как в мою ногу уперлась палка, и увидела, что порвала низ своих походных штанов о какой-то шип дикорастущей ягоды, и разрыв двигался вверх по моей лодыжке. Я находилась в тридцати футах от вершины. Я уже давно была на пределе сил. Я остановилась, тяжело дыша с минуту, обдумывая слова матери. Я бы хотела, чтобы моя дочь немного боролась с этим.

Этот проклятый телефон. Только посмотрите на меня. Небрежно, бездумно взбираюсь по склону с одним из самых красивых видов в Америке, ничего не замечая, потому что все, о чем я могу думать, это то, что может быть на одном экране размером три на пять дюймов.

Вместо этого она просто стала частью проблемы.

Я снова бросилась бежать. Сейчас я находилась на вершине смотровой площадки, прямо там, где вчера положила свой телефон после того, как написала пост об отдыхе. Он был там, грязный, но все же там. Я наклонилась, тяжело дыша, и вытерла экран, чтобы разбудить его.