Она посмотрела вниз на свои руки, затем на забинтованные запястья. Я сама освежила эти повязки сегодня утром, следуя инструкциям медсестер, и в этом я была не особо хороша. Достаточно сказать, что бинты привлекали внимание.
– О, – отозвалась она. – Черт! Ну, не важно. Я была превосходной сестрой. Я знала, что ты, наверное, не должна была никому рассказывать, что ты для нее делаешь, поэтому я вела себя так, как будто ничего об этом не знаю.
Я втянула в себя воздух. Как раз в самый последний момент: у меня закружилась голова.
– Хорошо, – немного успокоилась я. – Это хорошо. – Я напомнила себе, что это не вопрос жизни и смерти. Жизнь и смерть – это молодая женщина, сидящая рядом со мной. И в данный момент она выбирала жизнь.
– Я просто сказала ей, что мне так нравится ее отношение к жизни и что оно помогло мне в прошлом, она сказала «спасибо» и была так рада! Она рассказала, что это была главная причина, по которой она использовала Pictey. – Глаза Джессики стали наполняться слезами. Она взяла мою руку в свою, и это ощущение было настолько незнакомым, что мне потребовалось мгновение, чтобы понять, насколько это было хорошо. – Пейдж, она такая добрая!
Я посмотрела вниз на руку Джессики. Я могла бы сказать ей правду, что Миа начала использовать Pictey по той причине, по которой все начинают его использовать: просто потому что он существует. Но я этого не сделала.
Несмотря на все, что она знала, Джессика все еще была влюблена в своего интернет-кумира, все еще верила, что@Mia&Mike реальная, все еще была тронута даже самыми неискренними клише, которые использовала эта инфлюенсер. Хотела бы я как-нибудь избавить ее от всей этой наивности, она бы избежала стольких страданий, которые жизнь будет причинять при каждой возможности. Но это также и отняло бы у меня этот момент радости.
Поэтому вместо этого я улыбнулась ей.
– Ты молодец, – похвалила я ее, медленно вдыхая, –
– Где она сейчас?
– Она ушла, – пояснила Джессика. – Вышла через парадную дверь. На ней была желтая толстовка с капюшоном Prana и леггинсы Alo moto с асимметричной сеткой.
Я закрыла глаза отчасти от облегчения, а отчасти для того, чтобы прекратить это перечисление гардероба.
– Но подожди, ты еще не все слышала, – добавила она, отпустив мою руку, чтобы активно жестикулировать. – Я представила тебя в лучшем свете перед начальством! – в моей груди раздался панический стук. – Я сказала ей, что мне нравятся ее последние посты, – объяснила Джессика. – И что ее аккаунт стал только лучше на прошлой неделе. Теперь она будет думать, что ты делаешь потрясающую работу!
– О, Джессика, – простонала я. Чего мне еще ждать?
Она думала, что я счастлива.
– Я гений, да?
Я снова медленно вдохнула, с некоторой иронией заметив, что, похоже, «
– Ты очень умная, – подтвердила я. Сейчас я думала о том, сколько лжи я сказала Джессике, и сколько промашек я допустила, и как она принимала каждую из них за чистую монету. – Надеюсь, я не обижу тебя, если скажу, что ты, по всей вероятности, слишком наивно используешь термин «гений». Конечно, нужно бы увидеть твои результаты IQ-теста, но я уверена, основываясь на нашем общении, что твой результат будет меньше ста пятидесяти.
Она засмеялась даже после того, как я сказала такую ужасно суровую правду. Это был звук прежней Джессики, той, которую я помнила с давних пор. Мягкий раскатистый смех, который окатывал, как шланг в жаркий день – радость, удивление и свобода в одном флаконе.
Я подумала о том дне, когда она была маленькой, когда она недавно появилась на свет и дала мне повод жить, прежде чем эта самая жизнь не превратила нас в незнакомок. Ей нравилась старая шаткая карусель в заросшем парке рядом с нашим домом, который еще не облагородили безопасными сооружениями для скалолазания и качелями, защищающими от защемления рук. Но однажды я не обратила на это пристального внимания. Она смеялась и смеялась, а я продолжала кружить карусель, пока не поняла, что платформа движется слишком быстро, и она больше не смеялась.