Мы быстро обменялись любезностями и приветствиями так, как это делают люди, владеющие общим языком, в чужой стране. Он оказался музыкальным продюсером, отдыхающим со своей новоиспеченной семьей в сельской местности Сицилии; они снимали фермерский домик недалеко от места происшествия. Глава семейства выбрался в город за хлебом, только чтобы обнаружить, что все закрыто. Мужчина, чью машину он ударил, как я вскоре выяснила, был Калогеро, тот самый приветливый фермер с искренним смехом, который каждый год давал мне чечевицу, выращенную у себя на поле, чтобы я взяла ее домой в Лос-Анджелес.

Как только Калогеро увидел меня, он сразу же переключился:

– Parla con quello! – Поговори с этим! – Затем он вскинул руки вверх в классическом сицилийском жесте, выражающем разочарование, смирение и возрастающее негодование – это движение сказало мне все, что мне нужно было знать.

Прежде чем я смогла перевести, англоязычный мужчина поспешил начать защищаться. Он был непреклонен, утверждая, что это исключительно вина Калогеро. Хватало одного взгляда на его универсал «Ауди», и становилось понятно, что, скорее всего, он прав. Похоже, что Калогеро сдавал назад, выезжая со своего двора, и не глядел на улицу. Люди редко пользовались ей. Англичанин, по-видимому, не ожидал, что из глубин двора может появиться машина на заднем ходу.

Я спросила англичанина, можем ли мы поговорить где-то в стороне от растущей толпы.

– Мужчина, которого вы обвиняете в том, что он врезался в вашу машину, кузен мэра, – сказала я. Я начала с того, что казалось мне наиболее существенной частью информации, которую ему нужно было знать.

Он посмотрел на меня сконфуженно и встревоженно, словно хотел спросить, какое отношение к делу имеет кузен мэра.

Но я думала так, как думают сицилийцы, а именно – ставят социальную иерархию превыше фактов в конкретной ситуации.

– У вас есть страховка на аренду автомобиля? – спросила я.

– Нет, я не думал, что она мне понадобится. Я всего лишь хочу, чтобы он подписал бланк, лежащий в бардачке, о том, что это он ударил меня.

Было жарко, середина сиесты. Скандал становился громче, а толпа снаружи дома – больше. Казалось, каждый стремился рассказать мне, что именно он увидел.

– Давайте зайдем внутрь, – сказала я, потащив его к входной двери дома Калогеро.

В уютной, безупречной кухне три поколения моих чечевичных фермеров сгрудились возле кухонного стола, чтобы засвидетельствовать невиновность своего родственника. Они сидели за покрытым пластиком столом, рассчитанным на четверых. Остальные нависли над ними. Традиционный сицилийский керамический светильник с нарисованным на нем изображением мавров и виноградной лозы раскачивался над головами. Ящик с томатами стоял на стуле рядом, похоже ожидая своей очереди на превращение в кипящую массу.

Я переходила туда и обратно между английским и итальянским, переводя и язык, и культурные установки англичанину, который внезапно начал осознавать, что вся собравшаяся веранда была настроена против него. На Сицилии вина всегда относительна. Факты всегда зависят от того, как ты видишь происходящее в мире. И все равно двадцать минут заняло только рисование иллюстраций на обороте салфеток в попытках воссоздать то, что произошло, прежде чем англичанин прекратил взывать к логике и подчинился тому факту, что он был в городе сицилийцев. Людей, которые никогда не предадут того, кто их крови. То, что случилось на самом деле, было по факту неактуально.

– Вы не в Тоскании, вы на Сицилии, – сказала я, напомнив ему о том, что Италия не являлась монолитом, а Тоскания не являлась заместителем всей нации, несмотря на то что показывали в фильмах. Тосканцы приветливо встречали туристов уже полсотни лет, поглощая сотни тысяч посетителей со всеми их вопросами, проблемами и неожиданными инцидентами, которые могли случиться во время отпуска. Сицилия, в особенности провинциальная, практически не имела туристической инфраструктуры. Здесь английский не преобладал, а местные не отводили взгляд, приглашая мир войти.

– Теперь я понимаю. – Это внезапно поразило его, словно факт, такой же ясный, как и сицилийское июльское небо.

Затем он повернулся ко мне и, наверное, впервые за час, который мы провели вместе, увидел меня – темнокожую американскую женщину, сидящую за столом среди людей, на которых она не была похожа и которых не защищала, но, кажется, понимала.

– Как вы вообще сюда попали? – спросил он.

Я дала ему единственный ответ, который мог объяснить все:

– Я была замужем за сицилийским мужчиной. Теперь я его вдова.