— Скорее к дьяволу, — пряча глаза, едва слышно выдохнул Бейрут.
— Не богохульствуй! — скривился Игорь.
В этот момент дверь в компьютерный зал со скрипом отворилась, и на пороге возникла освещенная мерцающим светом лампад фигура.
— Зверь на месте! — прошипел Бейрут, глядя попеременно то на полковника, то на сыплющие искрами системные блоки. С ближайшего — с громким треском сорвалась светящаяся ветвь разряда, протянулась по воздуху, словно в поисках жертвы, и прилипла к плечу Коваля. Вкусив свою порцию концентрированной боли, Иван Васильевич по-мальчишечьи резво отскочил в сторону. Сияющий осьминог только коснулся полковника, но тому, похоже, и этого оказалось достаточно, чтобы обратиться в бегство.
— Ччёрт! — крякнул он, присел, потирая сведенное судорогой плечо.
— Жертву ищет — кушать хочет, — едва слышно проговорил Жора.
— Кушать, говоришь?
— Отец Михаил! Нашел! — неожиданно заорал Коваль, поднялся и поспешил по лестнице.
— Спасибо за подсказку, — буркнул он, обернувшись.
— Тоже мне, Архимед, — пробурчал Бейрут оглядываясь. — Нашел! Что интересно он нашел?
Полутемное помещение тревожно гудело, продолжая жить своей жизнью. Поскрипывающие компьютеры, вспыхивая искрами зеленоватых разрядов, самопроизвольно разряжались в воздух.
— Если что изменится, сообщишь? — поинтересовался Бейрут, качнув головой в сторону разбуженного компьютерного улья.
Посмотрев на озадаченного Игоря, он добавил:
— Ладно, братишка, не переживай. Можешь не сообщать, но не верь всякому только из-за того, что он с крестом.
— Отчего же ты так не любишь Бога нашего? — проникновенно спросил Игорь, превращаясь на секунду в помолодевшую копию отца Михаила.
— Любить мне его не за что, а вот верить? — улыбнулся Бейрут в ответ.
— Почему нет?
Молодой человек на секунду задумался и уверенно продолжил:
— Единый разум, вселенская справедливость, мировой компьютер, нравственные законы, Бог! Дело не в названии, а в сущности.
Я верю в то, что у мира существует функция, которая ведает распределением добра и зла, плюса и минуса, любви и ненависти. Назовем её условно душой мира. И ей совершенно безразлично, как ты ее назовешь, какими крестами себя увешаешь, какие слова произнесешь — она от этого совершенно не изменится.