Франческо не успел ничего понять: Ольгерд железной рукой придавил его к палубе и вроде бы заслонил своим телом. Раздался грохот, по сравнению с которым предыдущие звуки боя казались шелестом. Вражеское судно врезалось в их борт, послышался скрежет, гул, треск, вопли на незнакомом языке…
Франческо поднял голову: Ларсен был уже на ногах и обнажил саблю.
— Ольгерд, Феликс за мной! — голос Бара на секунду прорезал шум. Он первым, лишь только абордажные крючья впились в борт «голландца», перепрыгнул на чужой корабль. За ним с дикими криками и ругательствами посыпалась абордажная команда.
Франческо ринулся было следом, но был схвачен за плечо. Ольгерд по-прежнему выглядел спокойно.
— Фарнезе, держитесь ближе ко мне! Не лезьте вперед. Защищайтесь, но не нападайте первым, когда противник нанесет удар и откроется — разите! Это лучшая тактика для новичков.
Абордажная сабля оказалась длиннее и тяжелее привычной рапиры. Франческо не считался скверным фехтовальщиком, но бывать в настоящем бою ему, конечно же, не доводилось. Но сейчас его не столько мучил страх оказаться раненым или убитым, сколько не хотелось уронить себя в глазах Ольгерда. Сможет ли он наконец доказать, что достоин стать настоящим моряком и солдатом? Или Ларсен по-прежнему будет считать его балованным мальчишкой? Последнего жутко не хотелось. Фарнезе стиснул саблю и удивился — рука почти не дрожала. Ну, если только чуточку. Он не отстанет от Ольгерда ни на шаг.
* * *
После абордажа и кровавой свалки «голландец» был взят. По правде, Ольгерд в этом и не сомневался: тактика капитана Бара была ему давно знакома. Он предпочитал бить высоко, калечить мачты и паруса, выводить из строя команду, парализуя вражескую шхуну. Потом абордажные крючья забрасывались на корабль, и в дело вступали лихие вояки Бара, лично вымуштрованные им.
Ольгерд спустился по трапу вниз. Надо было проверить, не осталось ли в каютах и трюме живых, не сдавшихся в плен. Он сжал эфес сабли: перед ним была закрытая дверь в каюту. Ольгерд осторожно потянул ручку — дверь подалась неожиданно легко. Ларсен шагнул внутрь — и едва успел перехватить руку с кинжалом. Противник зарычал от ярости, рванулся в сторону. Ольгерд разглядел в полумраке горящие глаза и занесенную над ним саблю, еще секунда — и ему раскроили бы череп. Ольгерд парировал, одновременно отскочив чуть назад, сделал резкий выпад; его клинок вошел в чужое тело почти по рукоятку. Враг схватился обеими руками за лезвие, точно желая его вытащить, пошатнулся и мешком свалился на пол.
Голландец, несомненно, был мертв. Ольгерд отдышался, сделал несколько глотков из фляги Франческо — спаси его Господи за эту милость… Он уже собирался выйти из каюты, как вдруг внимание привлек тусклый блеск драгоценного камня на руке противника. Ольгерд прошел вперед, наклонился. Тяжелый золотой перстень с крупным изумрудом изумительной красоты. Ларсен не считал себя знатоком драгоценностей, но за время службы у Жана Бара ему приходилось видеть многое. Да такое кольцо стоило состояние!
Мертвый офицер лежал, откинув правую руку, Ольгерд чувствовал, как на его висках проступает пот. Если он просто возьмет перстень, все беды, обрушившиеся на его семью, будут позади! Он расплатится с долгами и наконец откажет господину Мерсье от дома. Мать и тетушки ничего не смогут возразить, а Карин выйдет замуж за того, за кого пожелает. И никогда, ни у кого он не будет брать в долг! Вырастут братья, найдут работу, матушка будет сыта и довольна… Воображение уже рисовало блаженные картины, и Ольгерд не скрывал от себя, что больше, чем все остальное, его волнует судьба Карин, любимой сестренки, которую не придется отдавать замуж насильно. Да он бы и не смог, скорее убил бы этого отвратительного Мерсье! А надо-то самую малость: скрыть от капитана добычу, взять кольцо с изумрудом себе. Всего лишь раз, один-единственный раз!
Ларсен встал на колени рядом с телом. Снять перстень не получилось: он крепко сидел на безжизненной руке. За свою карьеру помощника капитана Ларсен видел множество трупов, однако ни разу ему не приходилось обыскивать их или снимать драгоценности, он понятия не имел, как это делается. Не отрубать же пальцы мертвецу? По спине пробежали мурашки отвращения. У Ларсена были крепкие нервы, но то, что он собирался сделать сейчас… Он еще раз попытался сдернуть кольцо с пальца, но кисть врага была в крови, рука Ларсена скользила. Ничего не оставалось, как взяться за кинжал. Ольгерд стиснул зубы. Его мутило — он представлял, что сказал бы Жан Бар, его благодетель, если бы видел это все.
На палубе слышался топот ног, выкрики; надо скорее заканчивать, не ровен час кто-то из команды «Змея» решит сюда спуститься. Превозмогая себя, он отсек покойнику указательный палец. Окровавленное кольцо соскочило и отлетело в угол каюты, под кресло. Какая же мерзость, зачем он на это пошел… Ларсен торопливо достал перстень, вытер о рукав рубахи. Ему почудился шорох за спиной, и, еще не разобравшись, в чем дело, он молниеносно спрятал добычу в волосах, стянутых перед боем атласной лентой. Затем обернулся — и кровь отхлынула от его щек. На пороге каюты стоял Феликс Морель.
* * *
— Если бы матрос из новичков пошел на такое, я бы еще мог понять. Но ты, Ольгерд… — В голосе Жан Бара звучало искреннее недоумение.
Ларсен молчал. С тех пор, как Феликс с плохо скрытым торжеством в голосе объявил: «Капитан, я своими глазами видел, как ваш первый помощник совершил кражу драгоценности», Ольгерд не произнес ни слова. Он не оправдывался. Не пытался притвориться, что не виноват. Он молчал и тогда, когда большая часть команды во главе с боцманом протестующе зашумела в ответ на обвинения в его адрес. И когда Морель уверенно подошел к нему, сдернул ленту с волос; перстень стукнулся о доски палубы, и этот звук показался Ольгерду оглушительным.
— Ты обманул меня, — сказал ему Бар, — будучи моим первым помощником. Какой пример ты подаешь команде? Тебе мало было моего запрета? Я стыжусь, что доверял тебе, Ларсен, ты… Вы не имели права так поступать.
Капитан повернулся на каблуках, заложил руки за спину и отошел, дымя трубкой. Ольгерд продолжал молчать — никакая сила не заставила бы его объясниться или попросить прощения. Он прекрасно знал, как Бар презирает его в эту минуту. Ну что же, он виноват, очень виноват, и капитан волен наказать его, как хочет. Ему теперь все равно. Он не смог раздобыть денег, Карин заставят выйти за их кредитора, а место первого помощника капитана он потерял…
— Пятнадцать плетей, — ровно произнес Бар.
Те, кто хорошо его знал, содрогнулись от этого спокойного тона. Но, хвала Господу, Жану Бару не вздумалось жалеть его или проявлять снисхождение — вот тогда бы он точно умер со стыда.