Ларсен с трудом приподнялся: судно стояло, значит, они уже в Бресте. Он кивнул Готье, и тот принялся укладывать в небольшой деревянный сундучок его немногочисленные пожитки.

Ольгерд попытался сесть, но голова кружилась, а раны на спине напомнили о себе пульсирующей болью… На берегу он еще должен будет добраться до ближайшего постоялого двора, а уж там отлеживаться. Готье смотрел на него с тревогой:

— Позвать лекаря, сударь?

— Не нужно… А капитан Бар… он сейчас здесь?

— Сошел на берег.

— Ничего не велел мне передать? — Ольгерд ненавидел себя за этот вопрос.

Готье насупился, покачал головой и отвернулся. Ну что же, надо брать себя в руки и идти, пусть даже он упадет, едва шлюпка достигнет пристани.

— Да, господин Ларсен, вы же ничего не знаете! Франческо-то наш…Кто бы мог подумать?

Франческо? Черт побери, он совсем позабыл про него. В памяти всплыли распахнутые, полные ужаса темные глаза. Наверняка первый раз видел порку, изнеженный мальчишка…

— Да, Франческо, юнга-то наш… Он там оказался не то принцем каким, не то герцогом — то-то мы диву дались… Мы с Бертраном его свезли на берег, глядим, а там никак уже ожидают: карета с гербами, это за ними прислать изволили! Мы с Бертраном прямо остолбенели. А они, господин Франческо, с нами попрощались, поблагодарили, милостиво так…

Ольгерд молча выслушал и кивнул.

— А потом господин Франческо меня в сторону отвели и приказали вам передать, в собственные руки, да так, чтобы никто не видел. Вот. — Готье вытащил из-за пазухи маленький сверток.

— Хорошо, Готье, ступай пока. — Вещи уже собраны, а ему надо собраться с силами.

— Вы, сударь, зовите, если что. Помогу. — Боцман поклонился и убежал.

Франческо поступил правильно, лучшее, что он мог сделать, — вернуться к родным и исполнить фамильный долг. Пройдет время, и молодой герцог Фарнезе забудет и «Змея», и наивные детские мечты… Ольгерд равнодушно потянулся к свертку. Может быть, Франческо решил на прощание написать ему письмо?

Никакого письма он не нашел. В шелковый платок с монограммой была завернута маленькая шкатулка. Открыв ее, Ольгерд увидел золотой медальон на массивной цепи, внутри переливалось драгоценными камнями изображение Божьей Матери. Это была настоящее фамильное сокровище, и даже на первый взгляд оно стоило больше пресловутого перстня с изумрудом. И уж точно больше его долга господину Мерсье.