Судя по отчаянным глазам Маши Карнович, та думала о том же. Воспитанницы боялись инспектрисы куда больше, чем классных и дортуарных дам. Те были грубы и наказывали, но делали это по обязанности, мадам фон Пален же часто наслаждалась своею властью и не терпела даже намёков на непочтительность.
— Простите, мадемуазель, — спокойно произнесла по-французски Диана Алерциани. — Девицы просто резвились, они и не подозревали, что так сильно шумят. Мы уповаем на ваше великодушие и доброе сердце, а mademoiselles Опочинина и Зотова тотчас приведут себя в порядок.
Приветливый тон, а более всего — безупречное французское произношение княжны Алерциани, как всегда, обезоружили дортуарную даму. Всё начальство — от инспектрисы до классных дам — подспудно обожало дочь грузинского князя не только за знатность и богатство, но ещё за рассудительность, спокойный нрав и блестящие успехи в учении. Диана появилась в классе позже всех: её семейство долго жило за границей. В первый же день выяснилось, что она прекрасно знает немецкий и английский языки, а по-французски говорит едва ли не лучше преподавателя. Поскольку французский язык и умение хорошо держаться почитались в Смольном более, чем что-либо иное, Диану мгновенно провозгласили первой ученицей. В дальнейшем княжна многажды подтверждала право на такое звание: она единственная из всех проводила большую часть времени за книгой, хорошо знала русскую орфографию и словесность, была сильна и в истории. И в характере княжны было что-то такое, от чего даже «отчаянные», подобно Арине Зотовой, тушевались перед ней; ни одна из классных дам никогда не повышала на неё голос.
Диану нельзя было назвать красавицей. Она была полной, ступала тяжело, двигалась медленно и слегка неуклюже — но вьющиеся чёрные волосы, большие тёмные глаза и белозубая улыбка делали её привлекательной. Не обладая лёгкостью и грацией, она, однако, вовсе этим не конфузилась и ни разу не выказала зависти к институтским les belles — Сонечке Опочининой и Маше Карнович.
— Девицы Зотова и Опочинина, извольте поправить платья и прически, да поживее! — приказала дортуарная дама. — И чтобы впредь подобное не повторялось, иначе будете примерно наказаны!
Лишь, когда дверь за m-lle Щеголевой с треском захлопнулась, Сонечка облегчённо вздохнула.
— Диана, голубушка, золотая, вот спасибо! — воскликнула она и, подскочив к княжне, осыпала поцелуями её плечи и волосы.
— Диана, душка, да как же у тебя так получается? — вторила Соне Маша Карнович. — Ведь не миновать бы нам весь обед у стенки простоять(1)… А то и хуже.
— Да будет вам, — рассеянно ответила княжна Алерциани и, по обыкновению, раскрыла книгу. Соня посмотрела на свою недоброжелательницу Арину: та, как и всегда, не подумала благодарить княжну за заступничество, а вместо этого старательно подвязывала тесёмками съехавшие рукава(2). Соня хотела было снова усесться за письмо, но входная дверь вновь отлетела в сторону, и в комнату ворвалась ещё одна подруга — Лида Шиловская. Вид у неё был крайне взволнованный и таинственный.
— Mademoiselles, что я вам расскажу! Нет, вы ни за что не поверите!..
— Что такое? Говори скорее! — тут же заторопила её Сонечка. Остальные барышни столпились вокруг них, и даже Диана подняла голову от книги.
— В нашем институте будет теперь новый инспектор!
— И только-то? — разочаровано протянула Соня. — Вот уж интересная новость… Что нам за дело до инспектора?
Обязанности инспектора в Смольном были несложными: он наблюдал за ходом учения и, если какой-то из преподавателей заболевал либо покидал институт, заменял их новыми. С воспитанницами же инспектор обыкновенно вовсе не имел дела, а все решения принимались им лишь после одобрения всесильной мадам фон Пален, главной инспектрисы. Формально мадам подчинялась начальнице Смольного, графине Шепелевой, но та, уже глубокая старуха, числилась главой института лишь номинально, а все учебные заботы легли на плечи мадам фон Пален. Это была дама средних лет: стройная, величавая, всё ещё красивая, энергичная. По виду ласковая и приветливая, она, бывало, нагоняла на воспитанниц страху побольше, чем самая крикливая классная дама. Точно в насмешку девицы должны были звать её maman, ибо предполагалось, что за время учения инспектриса заменяет воспитанницам родную мать.
— Нет, mademoiselles, этот инспектор вовсе другой, чем прежние! — убеждённо провозгласила Лида. — Я сама слышала, как он с maman говорил: что, мол, и учить-то нас будут теперь по-новому, и учителя будут всё новые, каких он сам назначит. И экзаменовать он нас будет, так-то! По всем предметам!..
— Вот как? — переспросила Диана Алерциани. — И что же, когда начнёт?
Но предстоящая экзаменовка интересовала Лиду Шиловскую гораздо меньше личности нового инспектора, и вопроса она не услышала.
— Ах как хорош собой, девицы! Высок, широкоплеч; глаза у него, точно бархат тёмный… А голос! Он как заговорил с мадам фон Пален, так у меня мурашки по коже…
Воспитанницы жадно внимали рассказу, а Диана, не дождавшись ответа, разочарованно вздохнула и вновь обратилась к книге. Соня решила кончить-таки и отослать злосчастное письмо — не потому, что ей не любопытно было узнать, каков собой этот инспектор, а из-за возможных козней Арины Зотовой.