— Мне Мира не указ, — отчаянно, на грани откровенной паники.
— Да ты что? — сарказмом. — И давно? — ядовитая ухмылка.
— Я буду судиться, — сдержанно, тихо.
— Да пожалуйста, — лукавая усмешка. — Только учти… не стоит копать там, где не готов смириться с тем, что отроешь.
(В а н е с с а)
Суд.
Очередное заседание. И снова из пустого в порожнее: я от всего отказываюсь, от любого раздела имущества — всё принадлежит Сереброву, и не рассчитываю ровным счетом ни на что, вплоть до алиментов — ни копейки не надо. Как ранее говорила, так и сейчас твержу: только Федьку мне отдайте. Раз и навсегда — провести черту, за которой окажемся мы с ребенком, уйдя от семейства Серебровых строго в противоположную сторону.
И пусть уже прошло больше двух недель с того жуткого дня, когда я чуть двоих детей не потеряла, и чуть с ума не сошла, до сих пор от ужаса трясет, от одной только мысли, что в километре окажусь от этого чудовища. Монстра, который ничего и никого не щадит.
И вроде все было, как всегда, ничего нового, да только чуяло мое сердце — грянет гром. И вот оно — разразились небеса: втайне от меня, так что не только у Сереброва эта новость выбила почву из-под ног, адвокат наш с Рогожиным предоставил судье на общем собрании иные документы — тест ДНК. Тест, который четко дает понять, что с 99,9 % вероятностью отцом Федора Леонидовича Сереброва является ни кто иной, как Рогожин Федор Романович, а не записанный в свидетельство о рождении Леонид Серебров. Да и иные факты говорят в пользу этого положения вещей: отношения между гражданкой Серебровой (до замужества — Соколовой) Ванессой и гражданином Рогожиным Федором носят долгий, неоднозначный, но откровенно выказывающий симпатию друг к другу характер (в том числе, очередная такая их (наша) встреча, вызвала разлад в семье Серебровых, отчего Леонид Владимирович и выгнал из дому в холод и голод свою законную жену и ребенка (которого, кстати, до сегодняшнего момента, искренне считал своим). И несмотря на то, что предположительно настоящий, биологический отец Маленького Федора в тот период, когда предположительно был зачат ребенок, находился под заключением, есть свидетели их публичной встречи, что, в принципе, может даже служить доказательством, по крайней мерее более подтверждает, нежели исключает, последующую их встречу в более уеденной обстановке. А все тот же Рогожин Федор намерен оспаривать в судебном порядке отцовство ребенка и добиваться признания его родительских прав относительно малыша. И мы, а вернее я, Ванесса (пока все еще Сереброва), заодно требую лишения родительских прав относительно Сереброва Леонида Владимировича, что, в принципе, должно упростить и разрешить наконец-то спор и дать оформить развод между этими двумя гражданами, то бишь нами с Лёней.
— Как, Федь?! — изумленно прошептала я ему на ухо, утопая в жарких, нежных объятиях Рогожина, едва закончился весь этот ад, и мы вышли из здания суда на улицу.
— Не здесь, котенок. Не здесь…
И снова отложили дело. А адвокат взялся исполнять все, что заявил на прежнем заседании. И опять время. И опять нервы.
Прошло несколько недель. Уже и пузо мое добротно округлилось. И отдышка вовсю. Тяжело, лень было вообще двигаться, а не то, чтоб на работу ходить. И Федя давно уже уговаривал бросить эту лихую затею, да только я не могла.
Узнала, узнала какой ценой всё это нам обошлось. Сколько денег на этот «трюк» ушло. Да мало всего этого. Мало… подтасовать результат. Самое страшное еще впереди… когда Серебров не поверит и примется с удвоенной силой и рвением перепроверять. И хоть Рогожин меня свято уверял, что всё схвачено, было до одури страшно. И жутко.
Федя всё продал, почти весь свой (еще не успевший толком возродиться) бизнес. Нет, конечно, главным управляющим в том магазине Рогожин так и остался (куда найти лучший вариант? что им, что нам), однако… уже появились «партнеры», если не сказать точнее — хозяева.
А потому — терплю. Дополнительная копейка явно лишней не будет. А там — осталось совсем немного — и уже скоро выйду в декрет. Хоть какая-никакая, да помощь. Гинеколог обещала подсобить — и на сохранение положить немного раньше, а то и так… все очень с натяжкой. Нервы, все эти суды, переживания — все сказалось на мне и на ходе беременности. И пусть Федя сдувает с меня пылинки, я-то уже… не фонтан. Тащу всё, как могу. Как получается. А получается — не очень.
Черт. Всё как-то жутко с самого утра. Живот ноет, ребенок неспокойно себя ведет. Голова гудит — наверно, опять давление.
В общем, еле добрела до работы. А там еще напарница отлучилась — стою, глажу постельное белье, гружусь всем этим. Хорошо, что Федька в обед обещал заглянуть — а значит, уже не всё так плохо.
Резко отлетела дверь — вихрем ввалился демон, дико вытаращив очи. Только и обронила я утюг на доску — попятилась в ужасе, предчувствуя собственную смерть.
— Ты! Ты! С*ка ты ушлая! Ш*лава мерзкая! Тогда, еще тогда ты мне с ним изменила! — тычет, лихорадочно тряся, какую бумажку мне в лицо. — От этого с*киного сына ублюдка родила! И еще мне, МНЕ лапшу на уши вешала! А я! А я вас содержал! Терпел! Да я! Да я вас обоих удушу! Чтоб и следа, и места мокрого не осталось! На заборе разопну, гн*ды вы е**чие!