— И ты веришь ему? Всерьез?..— осторожно спросила Дора, но, заметив, как болезненно передернулось лицо мужа, не договорила до конца.

— Иногда приходится учитывать высшие соображения!

— Возможно…— все же снова начала она.— Но в твоей работе независимость, по-моему, прежде всего. Да, да! Иначе ты, как руководитель партийной организации, очутишься в тенетах. Ни объективным, ни требовательным уже не будешь. В совете директора — ведомственщина.

— Вечно ты со своим недоверием… И прошу, не делай мне, пожалуйста, замечаний при других!..

Взбивая на ходу пышную прическу, вошла Рая — в пижаме, худенькая, стройная.

Они обычно не спорили при дочери и замолчали.

— Опять чего-нибудь не поделили? — равнодушно спросила Рая, направляясь к буфету.— Мама не может без этого.

— Почему из института никакой бумажки нет? Или ты ее спрятала? — сказал Димин, обращая свое раздражение на дочь.

Разыскивая что-то в буфете, та спокойно ответила:

— Я забрала документы из медицинского тоже. Я собиралась сказать вам…

— Взяла? Почему? — остолбенел Димин, в суматохе последних дней вовсе забывший о домашних делах.

— У меня опять была тройка — по химии. Так что ждать — артель «Напрасный труд». Зачем мне это? Я не такая!

— И что же ты сейчас надумала? — подавленно спросила Дора, не осмеливаясь взглянуть на мужа.

— Буду готовиться. Меня ведь на будущий год в армию не возьмут.

— Да ты представляешь, что такое год?

— Триста шестьдесят пять дней, если не високосный.

— Я для человека спрашиваю?

— То же самое, кажется.

Рая взяла в буфете вафлю, вызывающе взглянула на ошеломленного отца, растерянную мать и независимо вышла из столовой, будто здесь ей нечего было делать.

— А интересно, что, по-вашему, мне сейчас вешаться, что ли? — крикнула она из коридора.