Уилкерса удивила тишина, царившая за окнами отеля. Он проснулся примерно за час до восхода солнца. Ресторан при гостинице еще не работал, но это не очень его беспокоило. Профессор не имел привычки плотно завтракать, поэтому удовольствовался куском кекса, оставшегося от ужина. Возле отеля Уилкерс заметил такси с дремавшим за рулем шофером, который тут же проснулся, узнав, что «фаранг» — иностранец собирался совершить по городу экскурсию. Они быстро договорились о цене, и шофер повез его по широким новым улицам столицы, мимо многоэтажных современных зданий, в ту часть города, где сохранились клонги, лабиринт каналов с лодками, служившими их обитателям и жилищами, и лавками, и ресторанчиками. Глядя на этот зловонный остаток прошлого столицы, профессор вдруг отчетливо понял, почему его показывают иностранным туристам как аттракцион. Этот заповедник нищеты и отсталости страны воспринимался иностранными туристами как отголосок романтической эпохи. Отснятые в Клонге кадры у себя на родине турист приводил как доказательство того, что побывал в подлинной и самобытной Азии.

В этот ранний час жизнь в Клонге только начала пробуждаться. Мужчины и женщины мылись в мутной воде, в которой плавали отбросы и фекалии. У берегов плескались дети. То там, то здесь разжигались очаги, чтобы приготовить традиционные блюда из риса.

Более двух столетий Клонг был пристанищем бедняков Бангкока, которым не хватало средств, чтобы жить на земле. Однако нищета обитателей Клонга воспринималась сытой и праздной толпой туристов не более как экзотическое зрелище: от него веяло запахами ила, дымом очагов, рыбой, поджаренной с красным перцем, ароматами цветов в волосах девушек.

Покинув Клонг, Уилкерс отправился в храм Утренней зари, своеобразный символ Бангкока. Оттуда шофер повез его через Менам, где профессор осмотрел храмы Ват По и Ват Пра Кео, рядом с которыми высился великолепный королевский дворец. Уилкерс снисходительно улыбнулся, когда на Петхабури Роуд шофер доверительным тоном сообщил ему, что здесь можно найти самых лучших девочек для развлечения. Затем через Менамский мост они проехали в южную часть города, так называемый Китайский город. Словоохотливый шофер, понятия которого об удовольствиях сводились к плотским развлечениям, по-американски сжал пальцы в кулак и выставил большой палец вверх: «Китайские девочки…» Не в силах выразить ту безмерную радость, которая, по его мнению, ожидает иностранца от встречи с ними, шофер даже закрыл глаза и, покачав головой, выразительно причмокнул губами.

Около одного из монастырей Уилкерс попросил остановить машину. Как раз в это время небольшая группа монахов с гладко выбритыми головами, облаченных в балахоны шафранового цвета, степенно выходила из ворот, как объяснил шофер, с намерением просить милостыню. Но далеко за этим им идти не пришлось, люди терпеливо ожидали их на обочине дороги. Со всеми знаками покорности и почтения протягивали они нищенствующим монахам рис, овощи, рыбу и многое другое, что им удалось припасти для святых отцов.

Наблюдая за этой сценой, Уилкерс с интересом отметил, что о столь оригинальном способе попрошайничества ему никогда не доводилось слышать, ни тем более видеть. Люди, кладя подношения в чашу, низко склонялись перед монахами, глубоко благодарные за то, что те принимали их подношения. Обещание блаженства в загробной жизни побуждало верующих делиться последним куском с учениками мудрого Будды. Каждый кусок рыбы, каждая горсть риса усиливали, по словам святых отцов, благосклонность великого Гаутамы, увеличивая шансы простого смертного попасть в нирвану, полную риса, рек с плещущейся в них рыбой и зеленых пастбищ с пасущимися на них тучными стадами быков. И все это для бедняков.

На позолоченных крышах храма ярко играло солнце. День обещал быть жарким. На тихих боковых улочках открыли свои лавки ремесленники — чеканщики по серебру, резчики по дереву, ткачи шелка, горшечники. Вскоре движение на улицах стало чрезвычайно оживленным, и профессор попросил отвезти его в отель.

Администратор отеля «Азия» сообщил Уилкерсу, что в его отсутствие звонил мистер Блэйк и, не застав профессора, попросил передать ему свой личный телефон. Молодой человек с улыбкой протянул ему карточку. Уилкерс поднялся к себе в номер и связался с Блэйком. Фабриканта, казалось, ничуть не удивила его просьба о встрече, и он вежливо предложил профессору приехать к нему в яхт-клуб. Уилкерс не стал терять времени, взял такси и через три четверти часа прибыл в уютную бухту, где на прозрачной морской волне мягко покачивалось несколько десятков белоснежных яхт.

На причале профессора приветливо встретил высокий седой мужчина, стройную фигуру которого еще больше подчеркивал белый спортивный костюм, специально сшитый для прогулок на яхте. Уилкерсу достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он имеет дело с человеком с ярко выраженной индивидуальностью и незаурядным бизнесменом, способным без особого труда сломить сопротивление любого своего конкурента.

— Приношу вам свои извинения за то, что своей просьбой нарушил планы вашего отдыха, — сказал Уилкерс, указывая на яхту фабриканта.

Блэйк приветливо улыбнулся и, крепко пожав профессору руку, мягко подтолкнул его к сходням.

— Не беспокойтесь, профессор! Я очень рад видеть вас у себя.

— Но вы еще не знаете, с какими намерениями я к вам приехал.

Блэйк изобразил на своем лице задумчивость, затем спросил:

— Кто посоветовал вам обратиться именно ко мне?

— Мистер Блюм, один из членов нашей комиссии. Я уже говорил вам об этом по телефону.

— Ах, да! — усмехнулся своей забывчивости Блэйк. Его загорелое лицо покрылось сетью мелких морщинок. — Как же, припоминаю. Такой энергичный молодой человек. Полгода назад я немного помог ему в сборе кое-каких статистических данных. Как он поживает?

Уилкерс был убежден, что Блэйка абсолютно не интересовало, как поживает мистер Блюм, рядовой сотрудник их комиссии, с которым он совершенно случайно познакомился во время полета из Гонолулу в Бангкок. Когда Блюм узнал, что его спутник долгое время живет в Таиланде, он попросил Блэйка дать ему пару советов, которые могли бы облегчить его работу в Бангкоке. В этом и заключалась вся помощь.