Весь свет 1981, Анатолий Софронов,Вацлав Гонс,Ян Костргун,Николае Лукэ,Иван Балабанов,Хедли Смит,Белькасем Аль-Бархуми,Питер Эбс,Флоренс Балл,Мейк Стивенс,Джон Таннер,Тони Кертис,Джилиан Кларк,Питер Финч,Ивен Уильямс,Тадеуш Шливяк,Дуэйн Ниатум,Рэй Янгбиэр,Джеральд Визено

Книги

Весь свет 1981

22
18
20
22
24
26
28
30
Анатолий Владимирович Софронов Вацлав Гонс Ян Костргун Николае Лукэ Иван Балабанов Хедли Смит Белькасем Аль-Бархуми Питер Эбс Флоренс Балл Мейк Стивенс Джон Таннер Тони Кертис Джилиан Кларк Питер Финч Ивен Гвин Уильямс Тадеуш Шливяк Дуэйн Ниатум Рэй А. Янгбиэр Джеральд Визенор Саймон Ортис Эдвард Рикардо Брейтуэйт Брайан Глеквилл Гарри Тюрк Вячеслав Глебович Куприянов Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин Адельберт фон Шамиссо Райнер Мария Рильке Гюнтер Грасс Гюнтер Бруно Фукс Фолькер фон Тёрне Фридрих Кристиан Делиус Ганс Магнус Энценсбергер Петер Майвальд Фло де Колонь Эрих Фрид Эрих Арендт Уве Бергер Хайнц Калау Весь свет 1981

В сборник «Весь свет» вошли произведения писателей и поэтов разных стран. Они знакомят читателя с проблемами сегодняшнего дня за рубежом, ставят на обсуждение актуальные социальные и политические вопросы современности, обращаются к судьбам молодых людей. Многие произведения переведены на русский язык впервые.

 ru Юрий Михайлович Медведев Ирина Ивановна Иванова Сергей Иванович Косенко Святослав Георгиевич Котенко Е. Таборко Людмила Семёновна Тюрева Наталья Кирилловна Сидорина Ольга Витальевна Волгина Владимир Петрович Бурич Михаил Александрович Загот Марина Юрьевна Коренева А. М. Суслов Вячеслав Глебович Куприянов dctr ExportToFB21, FictionBook Editor Release 2.6.6 05.09.2023 OOoFBTools-2023-9-5-11-53-6-1218 1.0 Весь свет: Сборник Молодая гвардия Москва 1981 84(0)В38Весь свет: Сборник / Сост.: Б. Баннов, А. Степанов; Оформл. и макет В. Тогобицкого. — М.: Мол. гвардия, 1981. — 167 с., ил.Редактор Л. ЛевкоХудожник В. ТогобицкийХудожественный редактор А. СтепановаТехнические редакторы И. Соленов, Р. СиголаеваКорректоры В. Авдеева, В. НазароваИБ № 2750Сдано в набор 11.11.80. Подписано к печати 29.05.81. Формат 70Х1081/16. Бумага типографская № 1. Гарнитура «Литературная». Печать высокая. Условн. печ. л. 14,7. Учетно-изд. л. 17,1. Тираж 100 000 экз. Цена 1 р. 90 к. Заказ 1269.Типография ордена Трудового Красного Знамени издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства и типографии: 103030, Москва, К-30, Сущевская, 21.

Весь свет 1981

История, распахнутая навсегда

Читатель! Перед тобою очередной выпуск сборника «Весь свет». Прежде чем начнешь знакомство с его авторами, мысленно представь себе карту современного мира. Если пометить на ней цветными флажками те страны, где трудящиеся ведут классовые бои с капиталистами, флажки запестрят буквально на всех континентах. Эта борьба многообразна: от демонстраций и забастовок до отстаивания своих идеалов с оружием в руках. Да, ежедневно, ежеминутно льется на Земле кровь — на Ближнем Востоке, в Сальвадоре, на юге Африки, на улицах Ольстера… Кровь давно бы уже не лилась, если бы заправилы Соединенных Штатов Америки не поддерживали оружием обветшалые, прогнившие, антинародные режимы. Каким цинизмом нужно обладать, чтобы официально объявить «террористическими» и Организацию освобождения Палестины, и Фронт Фарабундо Марти, и отряды АНК (ЮАР), и бойцов СВАПО (Намибия)! Каким цинизмом нужно обладать, чтобы выступать в поддержку антиправительственных (и в полном смысле террористических) организаций, пытающихся свергнуть народную власть в Афганистане и Анголе, Кампучии и Никарагуа! А поддержка эта не только моральная: за ней стоят пулеметы и бомбы Центрального разведывательного управления США.

Одну из сторон «многогранной» деятельности всемогущего ЦРУ — давно отлаженную торговлю наркотиками в Бирме и Таиланде — развенчивает писатель из ГДР Гарри Тюрк в романе «Серое дыхание дракона». Прочтя отрывок из него, ты, в частности, узнаешь, что ежегодно не менее 50 миллионов долларов получает ЦРУ от контрабанды опиумом. Куда же идут эти немалые денежки? Оказывается, на стратегическую подрывную деятельность опять же в Таиланде и Бирме.

Есть и еще одна форма терроризма, в которой прямо повинен западный мир, — терроризм духовный. Иначе и не назовешь мутную волну порнографии, насилия, жестокости, буквально захлестнувшую западную литературу. Но и оттуда пробиваются чистые, честные голоса. В нашем сборнике это голоса индейцев Америки, пытающихся прорвать барьер культурной изоляции, воздвигнутый теми, кто согнал их с родной земли. Голоса англо-уэльских поэтов, протестующих против попыток сделать их родину духовной окраиной Великобритании. Голос писателя Эдварда Брейтуэйта, посетившего ЮАР и своими глазами убедившегося в бесчеловечности тамошнего режима.

Светлый, мажорный отголосок найдут, читатель, в твоей душе произведения писателей стран социалистического содружества — чеха Яна Костргуна, румына Николае Лукэ, поляка Тадеуша Шливяка — представителей народов, свободно, вдохновенно созидающих величественные своды Настоящего, уверенно обращающих свой взор в Грядущее. Эту уверенность в завтрашнем дне образно выразил Вацлав Гонс в заключительных строках поэмы о Ленине, распахнувшем двери истории нового мира:

Любимая, уже щебечут птицы. Дрожат зарницы, как твои ресницы. На склоне дня и в утреннем свеченье Мы знаем о своем предназначенье. Как знает о своем предназначенье Крестьянин над весенней бороздой, Как знает о своем предназначенье, На пламень домны глядя, горновой И с кроткою улыбкой кружевница, Когда над снежным кружевом склонится… ДА, ДА, ДА! РАСПАХНУТА ИСТОРИЯ — НАВЕЧНО, НАВСЕГДА!

Навечно распахнуты двери истории нового мира, навсегда. И захлопнуть их не удастся никому.

Что ж, читатель, в путь! В добрый путь по страницам «Всего света».

АНАТОЛИЙ СОФРОНОВ,

Герой Социалистического Труда, заместитель главного редактора журнала «Лотос» (орган Ассоциации писателей стран Азии и Африки)

ЛЕНИН

Вацлав Гонс

Вся земля как на ладони

(Из поэмы о вожде)

Авторизованный перевод с чешского Ю. Медведева

© Václav Hons. Lenin.

Václav Hons, 1977.

ЛЕНИН ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ ВРОВЕНЬ, ПРОСТ КАК НЕБО И ЗЕМЛЯ, ПУСТЬ НАВЕЧНО В НАШЕЙ КРОВИ КРОВЬ ЕГО ТЕЧЕТ, ЗВЕНЯ! В час, когда уснет природа, Птица, зверь и человек, Стих мой грубый, как колода, Не подымет тяжких век. Иглы трав буравят землю. В небе — мутный лунный зрак. Тьма и мрак весь мир объемлют, Мир объемлет тьму и мрак. В час, когда слепые тени Пляшут в ветровой гульбе, Как сквозь хаоса сплетенье, Продираюсь я к тебе. …Потускневшие портреты. Тыщи лиц, имен, людей. Как сыскать теперь приметы Тех простых великих дней? Где ты, клена лист зеленый, Что глядел в симбирский дом, Где, над книгами склоненный, Гений занят был трудом? Где ты, лампа в тихом доме, Где была ему видна Вся земля как на ладони Из полночного окна? …На незримом небосклоне — Вдох родившегося дня… Пусть навечно в нашей крови Кровь твоя течет, звеня! Знай же: не во имя культа — Ради будущих времен Высекает лик твой скульптор, Чей резец уж раскален. ПОЭМА, ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД, — НАПЕВ — КАК МОЛНИЯ БЬЕТ! О ВЕЧНОМ ПОЮ ЧЕЛОВЕКЕ — НЫНЕ, ПРИСНО, ВОВЕКИ. РАССИЯЛАСЬ НАД ПЛАНЕТОЙ СИНЬ, СИНЬ, СИНЬ. СТАРЫЙ МИР, ВО ИМЯ СВЕТА — СГИНЬ, СГИНЬ, СГИНЬ! * * * ИСТОРИЯ РАСПАХНУТА — Да, да, да, — «Аврорушкой», «Авророю» Навечно, навсегда! Мир продажный, мир торгаший, Потолкуем мы с тобой: Все на битву с силой вражьей! Кровососам — смертный бой! Чтобы твой барыш растленный, Пустомельство, мишура Сотряслись по всей вселенной Нашим дерзостным «Ура!», Ты мелодьей соловьиной Охмуряешь простачков, Но сочится яд змеиный Из твоих пустых зрачков. Товарищ, ты вон тех еще покличь — Ведь скоро будет выступать Ильич! «От голодных и холодных, Тех, кто вечно угнетен, Мы орем мильоном глоток Изо всех глубин времен Всем — распутинскому сброду, Своре шлюх, тузов, господ: «Расступись! Даешь свободу! Спину гнуть устал народ!» Мы грядем лавиной грозной, Путь тернист и каменист, — Но взойдет рубинозвездный, Засверкает коммунизм!» * * * Смеркалось. Лампа на крылечке светит. Трепещет в мед упавший мотылек. Хлеб, масло в круге золотистом. Вечер венчают ваши песни. Сколько лет Минуло с той поры невозвратимой… О, как вы были молоды тогда! НАС ВЕНЧАЛИ НЕ В ЦЕРКВИ, НЕ В ВЕНЦАХ, НЕ С СВЕЧАМИ; НАМ НЕ ПЕЛИ НИ ГИМНОВ, НИ ОБРЯДОВ ВЕНЧАЛЬНЫХ. ВЕНЧАЛА НАС ПОЛНОЧЬ СРЕДЬ МРАЧНОГО БОРА!.. Ты начинал неторопливо: «БОГ ВСЕСИЛЬНЫЙ, БОГ ЛЮБВИ». Как вдохновенно Звучала ария, И ночь к ней припадала Цветов нектаром, запахами трав. Затем вы с Олей принимались петь Дуэтом: «НЕЛЮДИМО НАШЕ МОРЕ». Все выше брали, выше… Благодать! И чудилось, Что песня Русь подъемлет К счастливым и печальным берегам Грядущей жизни… НО ТУДА ВЫНОСЯТ ВОЛНЫ ТОЛЬКО СИЛЬНОГО ДУШОЙ!.. СМЕЛО, БРАТЬЯ! БУРЕЙ ПОЛНЫЙ, ПРЯМ И КРЕПОК ПАРУС МОЙ! Прохлада. На крылечке лампа светит. Трепещет мотылек, упавший в мед. И смутно звезды на клавиатуре Мерцают… Мама, мама, не грусти. Сыграй мне наше русское, родное, Давай припомним «Степь да степь кругом…» О ямщике, в степи глухой замерзшем… Жаль, Оленька уж больше не споет. Так рано, господи, ушла, так рано… Навеки… Мама, милая, не плачь. * * * Той осенью дороги всей планеты, Утопшие в пыли тысячелетий, Подрагивали, как листы осин. Земля качалась на весах Фемиды. Все было Как до сотворенья мира. До нас. До не родившихся на свет. Еще окрест дымилась и алела Кровавая чреда ужасных битв. О, десять миллионов убиенных! Десятикратно десять миллионов Страдающих!.. Но молоху войны Все было голодно, — И тут на сцену Истории Нежданно вышел Он. В ту осень, В середине октября, Он появился тайно в Петрограде. На кепке — иглы хвои: Пробирался Сквозь сумрачные финские леса. Мир тихо утопал В болоте мертвом Окопов. Мир устал от ожиданья, Но вдруг взревело: «Братья! Зимний взят!» Догорели язычки Свечечек за генералов, Досветили огоньки За плешивых чинодралов. До небес — возмездья рокот. Толстосумы не спасут Ни кадетских лжепророков, Ни эсеровских иуд! Не укроет заграница Гадов, пивших нашу кровь! Вокруг Дворцовой площади кружится Надежда наша, Вера и Любовь. * * * ПОСЛЕДНИЙ ОБЛИК ТВОЙ ЗАПЕЧАТЛЕЛ ХОЛОДНЫЙ МРАМОР. Я СМОТРЮ, БЛЕДНЕЯ, НА ОЧЕРТАНЬЯ ГУБ ТВОИХ. СЛОВА ДАВНО УЖЕ ВСЕ СКАЗАНЫ. ОДНАКО Я ПОВТОРЮ: ЗНАЙ, ЭТО ТЫ, БЕССМЕРТНЫЙ, В НАС ЭРУ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ ОТКРЫЛ. * * * По Петербургу — грязные следы Осенней тьмы, размытой полнолуньем, Размолотой, как в мельнице. За Охтой — Поют, печалясь, о судьбе девичьей. Грохочет конка. Как слепая птица, Дождь мечется меж черных крон дерев. Под фонарями проплывают шубки Воздушных барышень. Серебряная сабля Честь отдает нижайше. Туалеты Прекрасных дам в покоях изумрудных Домов игорных — точно шлейфы фей. Сверкание призваний и признаний. Осколки судеб. Выкрики. Игра. И шепот надо всеми сатанинский: «Сумей и ты в историю вползти». По Петербургу — осень с зябким птичьим Дождем. Нева сверкает, отражая Цилиндр и чье-то бледное лицо. Как баржу на буксире, За собою Мы тащим груз судьбы… Свалилась крыса С причала. Вдруг откуда-то приполз Прогнивший запах апельсинов. В полночь Все улицы уже полным-полны Телами падших ангелов. Трепещут Еще крыла, еще душонка бродит В саду Эдемском. — Ангелочек! — Ой! — Отчаянье в трактирах хлещет водку. Спасенье щиплет траву в небесах И пьет нектар бессмертья, Забывая Юдоль скорбей, земной горчащий прах… Осенний Питер. Близится конец Столетья. Именитые персоны Полны решимости объять все блага Земли и неба. Эти господа Сожрут и совесть, и жестокий призрак Раскаянья. Восстань же против зла С народной ратью… Там, за Волгой, жизнь — Как ржанье скакунов огненногривых, Оседланных луною. Лишь однажды Дано тебе прозреть, но — навсегда. Проснулся мокрый колокол. Марксист Ульянов ест блины, светло смеется. Чай золотится. Мельница времен Домалывает век. А грузный Питер, Как якорь, тускло светит на борту Державного дредноута — России. Прогнивший мир, Пробил твой смертный час! * * * Сначала вдоль Невы, а возле Охты — Свернуть домой. А Надя так близка И так нежна. Ей чудится во мраке Зловещий шепот. Брат казнен. Над братом Трава растет. Остался микроскоп. И порванная нить судьбы. Запомни: Отныне мы пойдем другим путем. Другой стезей. Вот только маму жалко: Ее еще такое в жизни ждет. Мы знаем их, крикливых либералов. Скулящих трусов, воющих вослед Немногим смельчакам. Мы знаем мямлей, Страшащихся навлечь сановный гнев. И старенький учитель не заходит Сразиться в шахматы. Его понять легко. Боится пересудов… Вы, Надежда, Не можете представить, Каково Тогда нам было с мамой. Кто захочет С семейкой арестанта чаевать? Вот и сидим одни у самовара. Бесцельность слов. Пустыня. Пустота. Нельзя впадать в унынье. Свищет плеть Над нашею судьбой, как будто свищет Юродивый. На всех устах — печать. Лишь блеянье баранье либералов. Когда ж мы поумнеем, черт возьми! — Да, кстати, вам не холодно, Надежда? — Нет, вроде ничего… Над Петербургом Во всей красе луна. Помедли, время! От нежности кружится голова. И все короче шаг. Молчанье. Ветер. Тебе немногим больше двадцати. И в жилах — гул непрожитых столетий… Ночь. Подгулявший жалостно поет. Ах, Русь моя… Я от отца узнал Ее историю… Вы слышите, какое У Стеньки Разина отходчивое сердце… * * * НАД ХРИПЕНЬЕМ ВЗБЕСИВШИХСЯ ЗВЕЗДНЫХ ДРАКОНОВ, НАД ЯЗЫЧЕСКОЙ КРОВЬЮ ЗАБЫТЫХ БОГОВ, НАД ВЕКАМИ ПРОКЛЯТИЙ, СТРАДАНИЙ И СТОНОВ — ТЫ — ЦВЕТУЩЕЕ ДРЕВО ГРЯДУЩИХ ВЕКОВ. ГДЕ ЖЕСТОКО РАЗБИТЫХ МЕЧТАНИЙ КАМЕНЬЯ, ГДЕ ЗВЕРЕЕТ БЕЗВЕРЬЕ, ГДЕ ВЫХОДА НЕТ, ГДЕ ОТРАВА СОМНЕНЬЯ, ГДЕ УЖАС ЗАБВЕНЬЯ, — ТЫ — НА ТЬМУ ОБРЕЧЕННЫМ ЖИВИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ. Тюремный мрак… Ты получаешь книги И письма, писанные молоком: Разрезав на полоски, окунаешь В горячий чай — и словно из темницы Являются на свет слова друзей. Слова друзей… Они, как купола Василия Блаженного, навеки Врастают в сердце арестанта. Эх, Дубинушка… * * * Глазок в дверях — бессонный страж порядка. В тебя впились тюремные глазки. Чуть зазевался — и изволь откушать Чернильницу из хлеба с молоком. Ну что ж. Обычный ужин деревенский. Невинная игра. А за стеной История уже загромыхала. Она, Ильич, тебя на воле ждет. Сегодня ты отведал шесть чернильниц — Не спят, не спят тюремные глазки. Но час пробьет — и ты рванешься смело Слова преображать в святое дело… ЧЕЛОВЕК РАЗГИБАЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ — ПРОСЫПАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Сквозь частокол красивых            пустопорожних фраз, — Вперед, сыны России,            грядет желанный час! Из грязи и колдобин            мы к самым облакам Грядущего возводим            народный светлый храм. Пусть клевета и злоба            вонзают в нас клыки, Пусть торгаши и снобы            жрут лучшие куски. Пусть заклинают: веруй            серединке золотой И взыщешь полной мерой            довольство и покой. Не суйся, где не надо,            корпи себе как крот — И профиль твой усатый            в историю войдет. О сытый жрец покоя,            ты славно заживешь, Из года в год долдоня            везде одно и то ж, В крамоле упрекая            сокровников своих, Как только неблагая            мысль выпорхнет из них. Но ключ студеный в чаще,            но хлеба каравай Сынам России слаще,            чем ваш сусальный рай. Рассвет в Разливе. Кринка            парного молока. В цветущей ржи тропинка.            Озера. Облака. Сквозь частокол красивых            пустопорожних фраз, — ВПЕРЕД, СЫНЫ РОССИИ,            ГРЯДЕТ ЖЕЛАННЫЙ ЧАС! * * * Нетерпеливо ноздри раздувая, Жандарм рычит: «Мы ухватили след Опасного бунтовщика. Ульянов К нам припорхнул из-за кордона. Братец Его повешен. А теперча этот У нас в когтях. Недолго пташке петь!» Ты снова дал промашку, сыч жандармский, Растаяли, уплыли все следы. Без виселиц пока, без одиночек Томись, Ведь чемоданчик с дном двойным Уже в надежном месте… Очумело Ищейки скачут за тобой. А ты Спасаешься дворами проходными. Вот и конец столетья подоспел. Необходимо действовать. Эпоха Для каждого, кто бьется с темной сворой Рвачей, отыщет ношу по плечу. Дымятся «Торнтон», «Максвелл» и громада Семянниковых небосвод коптит. Там бьется за копейку пролетарий И после смены отупляет водкой Мозги. И ты читаешь манифест С солдатиком безногим, и с рабочим, Съедаемым чахоткой, и с бродягой Скукожившимся, — Подкатило время Глаза в глаза взглянуть в лицо судьбе. И все ты помнишь, и во все вникаешь, Поскольку нет на свете мелочей. Сидишь всю ночь, чернилами выводишь Невидимыми Зримые слова, Меж тем как прямо к горлу подступает Конец столетья. И нетерпеливо Рычит жандарм: «Мы ухватили след…» * * * Низкий мой поклон ветрам Над дорогами планеты, Где, как радуга, воздеты Наши грезы к облакам. Звезд приветствую поток, Их влекущее сиянье, Их предвечное молчанье — Как воды живой глоток. Созерцать бы ввек с тобой Эту бездну без предела, Но труба поход запела — Принимаем трудный бой. В жерновах смерчей и гроз Не смололи наши души, Позади — равнины стужи, Реки высохшие слез. До конца испить с тобой Все страдания и беды. Впереди — лучи победы В битве с темною ордой! * * * ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! Тяжелые вагоны сновидений Кочуют из одной страны в другую. Ты зажил жизнью сборов второпях, Дорожных приключений поневоле По всей Европе. «Я так мало знаю Россию», — говоришь, вздыхая, ты. Но удаленность от родных погостов Вселяет в душу скорбную скитальца Познанье и любовь. …Я все смотрю На камеру твою конца столетья Под номером 193. Я поражаюсь твоему уменью Глаза в глаза глядеть в лицо судьбе. Учиться благородству, проникая В глубины всех явлений. Поражаюсь Той ноше, что взвалил ты на себя. Как можешь ты в скорбях неисчислимых, Средь призраков и монстров Столь ценить Смешное, Наслаждаться каждой шуткой, Всем телом, да, всем телом хохоча. Ты знаешь: мир стремится приспособить, Принизить выдающихся людей До средней мерки. Может, потому В характере твоем такая страстность, Такой переизбыток вольных сил. Ты слышишь глас истории, Провидишь, Как в муках воплотится новый мир. Но ведомо тебе и то, как мертвый Каток репрессий старого режима Сминает слабонервных бунтарей, Расплющивает их. Ты обращаешь Внимание на мелочи: ты знаешь, Что именно они «решают все». Без мелочей — а в этом ты уверен — Не может быть великого вождя. Я вглядываюсь в блики золотые Медали за гимназию, что отдал Ты в помощь голодающим Поволжья, И на твое лицо опять смотрю. Ты весь — залог преображенья мира, Заваленный работой незаметной, Работой, что приоткрывает облик Творца, вождя грядущим временам. * * * Второй съезд РСДРП. Брюссель. Гостиница с названьем голосистым «У золотого петуха». Съезжались Довольно шумно делегаты. Гусев До поздней ночи распевает песни И оперные арии, пока Под окнами не соберется куча Зевак. Ты был не прочь его послушать, Особенно вот эту: «Нас венчали Не в церкви…» Заседанья начались В мучном огромном складе. Те, кто думал О конспирации, На этот раз Перестарались И своим вторженьем Не только распугали всех мышей — Но дали повод крысам полицейским Вынюхивать крамолу. Зашептались О русских бунтарях. Пришлось всем съездом Переплывать в туманный Альбион. * * * Апрельский Лондон. Шум и гам столицы В тумане, продырявленном дождем. Ты любишь забираться высоко На крышу омнибуса, всю столицу Успел исколесить. На Пиккадилли И Уайтчеппель — роскошнейшие виллы С зеркальными окошками Утопли В озерах зелени. А мимо проплывают Сверкающих фиакров купола. Бриллианты. Бешеные туалеты. Духи. А рядом улочки, где грязь. С развешанным под окнами бельишком, С голодными прозрачными детьми. «Two nations»[1] — ты хмуришься. Как всюду, Где властвует разнузданно барыш. В пивных легко насытиться мечтою. Чадящие лучины освещают И лица продавцов, и люд галдящий, — Пей, пролетарий, и возвеселись… Но в следующую уличную сцену Вгрызается грохочущий автобус. О чем ты призадумался, Ильич? ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЫКЛАДКИ ТАКОЙ ДАЮТ ОТВЕТ: ИСТЕРИЧЕСКИЕ ВЫХОДКИ ПРИНОСЯТ ТОЛЬКО ВРЕД. МЫ НАЗЛО ВРАГАМ ПОСТРОИМ НОВЫЙ МИР ЗА ГОДОМ ГОД. ПО ЗЕМЛЕ ЖЕЛЕЗНЫМ СТРОЕМ РАТЬ НАРОДНАЯ ПРОЙДЕТ! * * * Ты навсегда запомнишь воскресенье Кровавое. Покойное течение Народа к Зимнему дворцу. Иконы. Царя портреты. Залпы из винтовок, И горы трупов. Всюду льется кровь. В столовке эмигрантов Лепешинских Поют о павших жертвою в борьбе. Волнения. Переживанья. Речи О Первой революции… Чиновник «Société de Lecture»[2] — свидетель Того, как ежедневно утром рано Приходит русский революционер В дешевых брюках, на манер швейцарцев Подвернутых, чтоб грязью не заляпать (Ты вечно забывал их отвернуть), И, в руки книжку взяв о баррикадных Боях, ту, что штудировал вчера, Садится у окошка, упоенный Работой над неведомым трудом. Лишь изредка встает, подходит к полке, Берет большой словарь, чтоб отыскать Мудреный термин, а затем неслышно Расхаживает по библиотеке Туда-сюда, и вновь за стол садится, И что-то мелким почерком строчит. Немало книг прочел ты о военном Искусстве, разработал досконально Весь план вооруженного восстанья, Которое сметет прогнивший мир. О Первой революции раскаты! Какой восторг! Волнение какое! «ВЫ ЖЕРТВОЮ…» НО ДЕНЬ НАСТАНЕТ НЕИЗБЕЖНЫЙ, НЕУМОЛИМЫЙ ГРОЗНЫЙ СУД! * * * РУХНУТ ТИРАНЫ СМЕРДЯЩИЕ — И ЗАДРОЖАТ ДУШИ ТОРГАШЬИ, ПЛОДЯЩИЕ ЛОЖЬ И РАЗВРАТ, ВРЕМЕНИ ВЕКИ И ЧАШИ ВСЕЛЕНСКИХ ВЕСОВ, ТЕНИ УШЕДШИХ НАВЕКИ ЛЮДСКИХ ГОЛОСОВ. * * * Я Метронома ленинского Слышу Биенье Над живою синевою Ударных строек комсомольских. Век Счастливцев, навсегда перечеркнувших Извечную печаль в судьбе Земли. Любимая, как сладко сознавать, Что и мои напевы приближают Грядущего ликующее небо, Раскинувшееся, как лепестки Огней рассвета, Над стремниной века Твоих ударных строек, Комсомол! Любимая, прижмемся же друг к другу, Как два единоверца, На ладони Дворцовой площади. Вот здесь, гляди, Когда-то На ветру, Октябрьской ночью Решалось счастье всей земли людей. Прижмемся же друг к другу Под лучами Святой звезды рубиновой, глядящей Провидчески на каждого из нас. * * * ЧЕЛОВЕК РАСПРЯМЛЯЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ — РАСКРЫВАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ… Он распрямляется, отягощен Поклажей суеверий, недомолвок, Речений проржавевших, Прорицаний О том, что все и вся сметает смерть. В его душе еще не стихнул пламень Слепого зла — наследие гиен, Стервятников, клопов, ползучих гадов В необозримом родственном ряду. На древе жизни яблоко познанья Еще висит, А роботов орда (Из третьего и прочих поколений) Ждет грозных повелений за окном. В котлах кипящих Наших черепов Всплывают судьбоносные вопросы, И помыслы благие громыхают, И нет нужды скрывать, Что друг о друге Мы знаем подноготную давно. Науке взоров и прикосновений, Признаний и намеков — тыщи лет. Иллюзий нет. Зато за горизонтом — Яйцо растрескавшееся рассвета И девушки русоволосой песнь. Парящие воздушные шары Туманов застилают взор дороге. Земля набрякла. Вновь рука судьбы Над пробудившейся весной воздета. * * * Мы перетягиватели канатов. Мы полиспасты. Блоки. Рычаги. Мы шестеренки и колес ободья. Мы плуги, поршни и заслонки. Мы — Дороги электрические. Взрывы Моторов и форсунок. Над столицей — Живая туча газов выхлопных. Храп темноты за окнами. Безверье Закаркало. Я вижу их. Они На поводочках — друг за другом — тянут — Кто дачку, кто болонку, кто авто. Прислушайся, великий открыватель Грядущего, К гогочущим остротам Бездельников И вздохам бедняков. А клумбочки стоят на задних лапках, И наподобье масленых бисквитов Сверкают ставни. Клацканье ворот. Заборы точно стены крепостные. За ними — геркулесовы головки Капусты — как шары магнитных мин. На рыле телевизора Голодных Детишек созерцаем столь же близко, Как первую прогулку по Луне. Но и Луна и нищета далеко От нашей чистой совести. Утроба Небес из мирозданья выпирает, Телами падших ангелов полна. Прислушайся, великий открыватель Грядущего: Вздыхает мокрый снег, Деревья плачут перед холодами, И сонно квохчут куры равнодушья, И обыватель на террасе воет Всем надоевший шлягер. Где ж итог? До октября семнадцатого года Итог таков: кровавые расправы, Туннели горя… Но расплаты час Грядет. И это знаешь ты, дрожащий От холода в своем пальтишке тесном… Нева. И милой песни долгий взлет. ЧЕЛОВЕК РАСПРЯМЛЯЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ, ПРОСЫПАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. * * * Да, все мы знаем, господа убийцы, И незачем чесать вам языком. Такое повторялось многократно В истории и повторится вновь. Европа содрогнулась, услыхав, Как волосы горящие трещали У девушки, спалившей в знак протеста Себя У президентского дворца. Тебя спасая, милая свобода. Пред канцелярией Швыряли суматошно Предатели друг другу пистолеты — И вот уж в сердце целит генерал. Да, все мы знаем, господа убийцы, И незачем Теперь вилять хвостом! Под облаком сернистых испарений Он умирает, Сальвадор Альенде. Тебя спасая, милая свобода! О Вальпараисо! В колыбель рассвета, Сюда, к твоим морщинистым стенам, Приносят моряки свои большие Зеленые цветы вечерних волн. И снова нежно ластятся, как кошки, К стране твоей Концерны США. Все ярче занимается, все выше Свободы пламень над твоей могилой, Над острыми хребтами Кордильер. Не растоптать вам, мерзостные крысы, Рассвет. Да пробудится лесоруб! Тебя спасая, милая свобода. Огонь борьбы и веры все сильней, Диктаторы всех званий и мастей. Мы здесь, хорьки вонючие, мы здесь! МЫ — МЕСТЬ! МЫ — МЕСТЬ! МЫ — МЕСТЬ! * * * На Антиплано, на плато гигантском Между двумя хребтами грозных Анд На высоте четыре тысячи метров Ты подаешь сигнал всем беднякам Америки Латинской, Че Гевара! КТО ХОЧЕТ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА, ПУСТЬ ЦЕЛИТСЯ НАВЕРНЯКА. Как объяснили бывшие солдаты Из роты «Б»: Энеинос, Бальбои и Чоку, — Ко анданте Че Гевару В полк привели в 11 часов. ВЛАДЕТЬ ЗЕМЛЕЙ ИМЕЕМ ПРАВО! А было так: по одному из склонов Ла-Игера спускались партизаны. Один из них, с оружьем за спиною. Поддерживал двух раненых друзей: ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ… То были боливиец Симон Куба С кровоточащей раной на лице И Анисенто (тот после ранения Ослеп и тоже кровью исходил). И РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ! У Че Гевары правая нога Была прострелена, и он шагал, хромая, С большим трудом… ТЫ ХОЧЕШЬ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА? — ТАК ЦЕЛЬСЯ ЖЕ НАВЕРНЯКА! «Когда попал я в это помещенье, — Расскажет младший лейтенант Теран, — Че на скамье сидел. Меня заметив, Спросил: — Ты что, пришел убить меня? ВЛАДЕТЬ ЗЕМЛЕЙ ИМЕЕМ ПРАВО! Смутившись, не зная, что ответить, Я голову потупил и молчал. — А что от них добились на допросе? — Ни слова, — успокоил я его. — То были благородные ребята, — Сказал негромко команданте Че… Мы с ним не больше тридцати секунд Потолковали, но за это время Он начал мне казаться великаном, И я струхнул: А вдруг он на меня Набросится сейчас… Но Че Гевара Сказал: — Ты убиваешь человека. Старайся целиться наверняка. ВЛАДЕТЬ ЗЕМЛЕЙ ИМЕЕМ ПРАВО! Тогда я отступил назад к дверям, Закрыл глаза и застрочил… Гевара Упал на землю, дернулся, и кровь Обильно потекла. Ко мне вернулась Решительность: я снова приложился И увидал: прострелены плечо, Рука и сердце. Команданте Че Гевара Уже был мертв… ВЕСЬ МИР НАСИЛЬЯ МЫ РАЗРУШИМ! КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ! А вещи команданте Че Гевары Мы тут же поделили как трофей. Винтовку схапал Хоаким Зенето, Часы же, марки «Роллекс», — генерал Овандо; трубку курит на привалах Сержант Хуансо… Вот, пожалуй, все». КОГДА НАСТАНЕТ ГРОЗНЫЙ ЧАС ОТМЩЕНЬЯ, МЫ БУДЕМ ЦЕЛИТЬСЯ НАВЕРНЯКА! Гевары окровавленная блуза, Всходи и заходи на небосклоне, Пока не канет в вечность мир убийц! ВЫ ЖЕРТВОЮ ПАЛИ В БОРЬБЕ РОКОВОЙ, ЛЮБВИ БЕЗЗАВЕТНОЙ НАРОДУ, ВЫ ОТДАЛИ ВСЕ, ЧТО МОГЛИ, ЗА НЕГО, ЗА ЖИЗНЬ ЕГО, ЧЕСТЬ И СВОБОДУ. * * * ПОД БРЕМЕНЕМ МУК И СКОРБЕЙ, ГРЯДЕШЬ ЛИ, О ВРЕМЯ ЛЮДЕЙ! МЫ — ЗДЕСЬ! Как жажды пыльные порталы. Мы здесь! Ладони каждого из нас Гвоздями безнадежности прошиты, И вывернуты из орбит глаза, И уши глохнут от несметных воплей. Но слову правоты вовек дано Нестись над колыбелью и могилой, Меж дураков, бездельников, шутов, Вралей всех званий и мастей, — Свергая Тиранов, Разметая в прах уловки Высокопарных снобов, Разбивая Скорлупки дохлых догм, Ниспровергая Презренную стратегию дельцов. Наш путь тяжел, но — верю — освящен Животворящим пламенем столетий. Звени, надежды майский соловей, Цветы твои еще не распустились, Еще наш век кричмя кричит от боли, И кости перебитые торчат, Еще повсюду треск пальбы… Планета, Еще твой воздух горестен, как вздох Судьбы разбитой, Как мильоноротый Голодный стон, Как безысходность будней Рабов, униженных и оскорбленных, Как смерть детей. НО МЫ СТОИМ СТЕНОЙ! Мы — утреннее пение влюбленных, Мы — шестерни сочувствия, Мы — шепот Осенних лиственниц, — Хотя ладони У каждого из нас кровоточат. Но слово правоты освящено Животворящим пламенем столетий. И наших дел несметные ростки Светло на нивах века прорастают, В недостижимых высях над планетой Соединяясь в имя: ЧЕЛОВЕК. * * * МИЛЬОНЫ ЛЮДЕЙ ОПЛЕТАЮТ ЗМЕИНОЮ СТАЛЬЮ ОКОВ ЗА ТО, ЧТО ГЛАЗА ИХ БЛИСТАЮТ СВОБОДОЙ ГРЯДУЩИХ ВЕКОВ. НАМ, МИЛЬОНАМ НИЩИХ, СИРЫХ, ГОЛОДАТЬ И ХОЛОДАТЬ. А РВАЧАМ В ДОМАХ КРАСИВЫХ, БОГАЧАМ В НОРАХ КРЫСИНЫХ — ЖРАТЬ, РЫГАТЬ, ЗЛОСЛОВИТЬ, СПАТЬ. БРАТЬЯ! СКОЛЬКО Ж МОЖЕТ ДЛИТЬСЯ УЖАС КРЕСТНОГО ПУТИ? НЕ ПОРА ЛИ КРОВОПИЙЦЕВ ЗА КОРДОН МЕТЛОЙ СМЕСТИ! * * * ЭХ, ПОЙДЕТ, ПОЙДЕТ, ПОЙДЕТ — НО СПЕРВА, БРАТИШКИ, ВЗДЕРНЕМ НА ФОНАРИКАХ ГОСПОД. НА ФОНАРИКИ ГОСПОД, — СПИНУ ГНУТЬ УСТАЛ НАРОД! Быть может, это странно, Но приходит Красногвардеец Гамлет и с трудом, Буквально по складам читает строки Магические: «Быть или не быть?» Но он уже нашел ответ. Хотя Немного спотыкается. Он слышит, Как под слепящим куполом пустыни, Под Красноводском, в выжженных песках Расстреливают красных комиссаров. Он знает: и Офелию давно Выслеживают белые ищейки. Приказ стрелять был отдан на чистейшем Английском. Браво, капитан Тиг-Джонс, Большой знаток Уильяма Шекспира, Любитель драматических страстей! «Быть иль не быть?» — В душе казнится Гамлет, Но он уже нашел ответ… На стену Той осени надежно опираясь, Он смотрит вдаль, Где ленинская кепка Ныряет по долинам и по взгорьям Сквозь сумрачные финские леса. Сбивай же лоск с пузатых униформ! Ты ничего не вырвешь, черный ворон, Не вырвешь, подлый Врангель, ничего! Березовка. Ползет французский танк На Гамлета рычащим мастодонтом. «Студентик, мы тебя переиначим, Ты волком взвоешь от своих словес!» Не вышло, господа. Не подфартило. Не повезло. Не удалось Успеть. Офелия плывет по лунным волнам, А Гамлет со своим вопросом вечным, Как тополек, дрожит на берегу, Читая по складам в старинной книге: «Быть иль не быть?» Он выстрадал ответ. * * * ИСТОРИЯ РАСПАХНУТА — ДА, ДА, ДА! КАК ДВЕРЬ В СИМБИРСКОМ ДОМИКЕ, НАВЕЧНО, НАВСЕГДА! Твой призрак кружит в высях запредельных, Как спутник. В Черном море броненосец «Потемкин» Воздымает красный флаг. «Всех офицеров — за борт!» Ликованье Матросов, рыбаков, портовиков. Ты говоришь: — Немедленно за мною Пошлите миноносец или крейсер… — Какая радость! Быть бы рядом. Быть. Какая скорбь! В Одессе, где хоронят Матроса Вакулинчука, поют: «Отречемся от старого мира!» Ах, если б рядом можно было быть… В Швейцарии тревожно. Но дорога Свободна. Приезжаешь в Петербург. И первым делом — в горестных раздумьях — На кладбище, Где жертвы воскресенья Кровавого в земле сырой лежат. «Земля — крестьянам!» — выкрикнул матрос, И, слыша этот голос громобойный, Ты хмуришься: Опять сдирают кожу С истории мечтаний и надежд… Приличные манеры джентльменов Прилизанных И длинные колонны Несбывшихся, пустых, бесплотных снов. ОТРЕЧЕМСЯ ОТ СТАРОГО МИРА! Да, память предков в нас неистребима. «Земля — крестьянам!» — крикнет Матюшенко, И эхом отзовется вся Земля. Великие событья назревают. Быть в гуще их. Всегда быть рядом. Быть… Твой призрак кружит в высях запредельных, Как спутник. И кружить ему, кружить… Тюрьма и тьма, Обитель зол и бед, — Все позади. Мы обретаем свет! Товарищ, Ты еще людей покличь: Ведь скоро будет Выступать Ильич! Конец пути В пустыню, в никуда С иудами Без чести и стыда. Лишь с теми, кто От века нищ и наг, Мы в новый мир Пойдем — за шагом шаг! Где были мгла и холод Искони́, Электростанций Расцветут огни. Везде, где прозябал Во тьме народ, — Звезд негасимых Свет живой взойдет. Вперед, сыны отечества, Вперед — Туда, где каждый Счастье обретет! * * * ЧЕЛОВЕК ПРОРЫВАЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ — ПРОБУЖДАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Я Метронома ленинского Слышу Биенье Над живою синевою Твоих ударных строек, Комсомол! О век пророчеств сбывшихся, О век К устам пустыни обращенных рек! Здесь, От Байкала до Амура, В царстве Тайги и заколдованных снегов Мы высекаем на отвесных склонах Цветы и имена любимых. Здесь Нам целовать их на морозе в губы, Краснеть и трепетать от нежных взглядов, Сияющих небесной синевой. Любимая, прижмемся же друг к другу Тесней, чем лепестки ночных соцветий, Чем откровенные слова признаний. …В жаркой Степи мы распахали целину, Чтобы она зазолотилась хлебом. Так пей, землица, наш горячий пот! Пусть суховей не иссушает сердце, Пусть соловей грохочет ночью лунной, Бездонной, точно исповедь твоя. * * * «Аврорушка», «Аврора». Впереди — Безделье и безверье. — Наводи! Верши, эпоха, Свой суровый суд! «Двенадцать» Блока Сквозь пургу идут. С ордой драконьей Вечных подлецов Ведут нас в бой Двенадцать удальцов. Везде, где за мечту Прольется кровь, Взойдут Надежда, Вера и Любовь. * * * ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ! Люди, люди, Стучитесь в дверь столетья! Пусть сознанье Гудит набатом, Бьет тревогу совесть, И память предков будоражит нас. Стучитесь в дверь столетья! Отзовемся Друг другу на громоподобный зов. Прислушаемся к скопищу ветров: Из всех щелей выпархивает осень, Усталость обступает год идущий, Как нас — слова, Слова, Слова, Слова… ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ! Ветхий лист От древа родословия земного — У наших ног, И тлеют на погосте Истории Скелеты старых обществ, Их позвонки, ключицы, черепа. ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ! На подмостках Столетья В отрешенности застыл Мой Гамлет, до отказа начиненный Ста тоннами взрывчатки, Он — один. Один он спасся в сей резне кровавой. Все продано. Не стоит вспоминать Приличные манеры джентльменов Прилизанных И длинные колонны Несбывшихся, пустых, бесплотных снов. ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ! Зверь тщеславья Крадется, алча крови, по тропе, Сонм сытых людоедов На столы Куски сырого мяса изрыгает. ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ, ЧАС ОТМЩЕНЬЯ Униженных и оскорбленных! Люди, Стучите кулаками в дверь столетья — Окопы уж смердят от рваных ран. Уже нельзя дотронуться до горла — Виденье переполненного кровью Бокала Мне покоя не дает. Но ведь гнусит во здравье кровососов Хор пастырей, Меж тем как спекулянты Идейками Сгребают чистоган, Меж тем как спекулянты барахлишком Хихикают над нами, простаками. Но простаки — уже выходят в бой. Бьют в колокол возмездья! ЛЮДИ, ЛЮДИ, Доколе нам насильников терпеть? Так вырвите из головы поэта Сознание беспомощности духа, И равнодушья лягушачий хор, И клевету ленивцев, И тирады Опустошенных, смятых, нищих духом. СТУЧИТЕ, БЕЙТЕ КУЛАКАМИ В ДВЕРЬ! Мы здесь, Посланцы бедных, безземельных, Сюда, к принадлежащим нам по праву Полям, Согбенные от назиданий: «ТЫ ПРАХ ЕСИ И ОБРАТИШЬСЯ В ПРАХ, Земля подобна гире арестантской На наших в кровь разодранных ногах. И тщетно биться головой о стену, А за стеной — Лишь долгий волчий вой». ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ, ЛЮДИ, ЛЮДИ! СТУЧИТЕСЬ В ДВЕРЬ СТОЛЕТЬЯ, ЛЮДИ, ЛЮДИ! Вы слышите: без устали клокочет Теорий ультрамодных скороварка С дарующим бессмертие клеймом. Встревожьтесь: Память предков, Кровь людская Распродаются в розницу и оптом Бесстыдною оравой торгашей. Кочует роскошь, как горбы верблюжьи Веселыми пустынями. Мечтанья Раскрашены в ярчайшие оттенки, Как модные машины. ЛЮДИ, ЛЮДИ, В сей горький час пора забыть, Что око — За око И зуб — за зуб, Зуб — за око И око — за зуб, — Милый перезвон Колесиков в будильнике Вселенной. ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ОТМЩЕНЬЯ! Речь моя Кратка не оттого, что лишь на краткий, Мгновенный всплеск дано соприкоснуться Словам крылами. Речь моя кратка Затем, что мне захлестывают горло Конвульсии предсмертные В гортанях, Задушенных под куполом рассвета, — Всех тех, кого лишили права слова, Всех тех, кого заставили молчать. Я возрождался в пламени тревог. Удел мой изначальный — кратер горя. И кровь мою палили на кострищах Средневековых площадей, И кровь Стекала по ступеням мрачных храмов. Я УМИРАЛ И ВОЗРОЖДАЛСЯ ВНОВЬ. И вновь я здесь, И, глотку надрывая, Молю: эпоха-матерь, исповедуй, Пред тем как снова стать сырой землею Иль быть растерзанным лазурью дня. ПРОБЕЙ ЖЕ, ЧАС ВОЗМЕЗДЬЯ, ЛЮДИ, ЛЮДИ! Сколь краток час, отмеренный природой Для смертного! О если б превозмочь Весь ужас смерти, с коей лишь сравнится Весь ужас бесконечности. Мы ждали Тысячелетьями, пока прозреем, Чредой веков, от страха цепеневших За нас, Что мы не явимся на свет. И ВОТ МЫ — ЗДЕСЬ, На склоне, на исходе Тысячелетья. Нас ласкают губы Сестер-берез и братьев-облаков. ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЫКЛАДКИ ТАКОЙ ДАЮТ ОТВЕТ: ИСТЕРИЧЕСКИЕ ВЫХОДКИ ПРИНОСЯТ ТОЛЬКО ВРЕД. МЫ НАЗЛО ВРАГАМ ПОСТРОИМ НОВЫЙ МИР ЗА ГОДОМ ГОД. ПО ЗЕМЛЕ ЖЕЛЕЗНЫМ СТРОЕМ РАТЬ НАРОДНАЯ ПРОЙДЕТ! Любимая, уже щебечут птицы. Дрожат зарницы, как твои ресницы. На склоне дня и в утреннем свеченье Мы знаем о своем предназначенье. Как знает о своем предназначенье Крестьянин над весенней бороздой, Как знает о своем предназначенье, На пламень домны глядя, горновой Иль с кроткою улыбкой кружевница, Когда над снежным кружевом склонится. Жизнь — неподкупна. Время — неделимо. А там — в ущельях дедовых морщин — Шумят леса серебряные сказок И духи — охранители природы У наших разноцветных колыбелей С улыбкою загадочной стоят. МЫ — ЗДЕСЬ Отныне, присно и вовеки. Наш голос напоен святой мечтою, И сердце каждый стук свой сторожит, Я слышу: приближаются повозки С цветами — Безнадежности дорога Одолена, И в каждом нашем шаге — Истории медлительная поступь Величественно запечатлена. ДА, ДА, ДА! РАСПАХНУТА ИСТОРИЯ — НАВЕЧНО, НАВСЕГДА!

НАЙТИ СЕБЯ

Ян Костргун

Каникулы

Читать дальше