— Согласен. А хороший студент, разумеется, занимается только тем, что ему интересно.
Ледяной тон Рихарда не предвещал ничего хорошего.
Наступила гнетущая пауза, затем Винца впервые услышал термины кливлендский конь, норфолк, гекни и в довершение всего хантер, охотничий скакун!! И пошло, и пошло. Чем больше говорил академик, тем меньше понимал Винца, наконец он уже вообще ничего не понимал. К счастью, ему не пришлось отвечать без подготовки — сколько у лошади ног.
Академик Рихард расстроился.
Винца тоже.
К сожалению (и к счастью!), в зачетке уже стояла дата и подпись экзаменатора. Академик зачеркнул «от…», написал «хорошо» и вышел, Винца долго выжидал и поднялся только тогда, когда, по его расчетам, уже не мог встретить академика где-нибудь на лестнице.
Винца часто вспоминал об этом. Даже сейчас, когда они ездили на автобусе по разным потрясающе интересным местам. Все вокруг было удивительно красивое еще и потому, что стекла в окнах автобуса были розовые.
В конце учебного года они всегда по традиции отправлялись на экскурсию. Сегодня был шестой день их путешествия. Они побывали у Махова озера[4], дегустировали «Будвар»[5], под Кокоржином пили «Людмилу»[6] и ели олений гуляш. В Трутнове[7] для них устроили показ меховых шуб, в общежитии в Врхлаби они встретились с туристической группой польских девушек, в Кладрубах[8] их покатали в карете, запряженной шестью парами белых лошадей. Жизнь была прекрасна, и не было в мире работы лучше, чем в деревне, жаль — не сегодня-завтра начинались каникулы.
— А сейчас я особенно призываю вас сохранять порядок, а главное — дисциплину.
Призыв исходил от ассистента кафедры специальной зоотехники Каливоды. Он посмотрел на Илону, она — на него. Сегодня, на шестой день поездки, это никого уже не волновало.
— Выбор производителя для племенного хозяйства — праздник. Я бы сказал — обряд. Вот вы и держитесь, пожалуйста, сообразно ответственности момента. К тому же бык может вести себя самым неподобающим образом. Я своими глазами видел, как однажды во время этой процедуры бык превратил своего поводыря в лепешку. Признаюсь честно — все мы спасались от него на деревьях. Быка этого потом пришлось пристрелить.
Илона зажмурила глаза. Каливода испытующе оглядывал сидящих в автобусе. Мир за окном был по-прежнему розов и прекрасен. Даже засохшие деревья.
В племенном хозяйстве их уже ждали. Аккуратно разровненный песочек со следами грабель. К стене, освещенной солнцем и недоступной ветерку с Высочины[9], поставлен дубовый стол, покрытый красно-белой бумажной скатертью. На стульях за столом разместились неприступно хмурые члены многоуважаемой комиссии. Если кому из них случалось улыбнуться, он тут же спохватывался, точно устыдившись. На синем небе любопытное солнце, нагретая его лучами, трава пряно пахнет.
Студенты уселись на меже, раскрыли на коленях специальные разграфленные блокноты и тоже изобразили на лицах сосредоточенность.
Привели первого быка, не быка — слона, рыжего, с белым седлом на холке, с пятнами чуть потемнее в виде звезд на хребте и на крупе. Он стоял как манекен, с морды свисала паутина слюней, он благодушно пофыркивал и глазел на Илону. Она сидела будто обложенная льдом.
А Винца казался себе маленьким-премаленьким, совершенно высохшим в этом свежем душистом воздухе, и не мог оторвать глаз от Илоны, словно, кроме этой явной красоты, ему дано было увидеть и ту, укрытую, увидеть то местечко, где красоту отделяла от ужаса только хрупенькая скорлупка…
— Сколько? — спросил Каливода.
Человек он был даже приятный, и в том, что поездка проходила удачно, была его немалая заслуга. Но как ассистент кафедры специальной зоотехники он все-таки был невыносим. Роста он был сто шестьдесят сантиметров максимум, поэтому, видимо, ему доставляло особое удовольствие обращать внимание на Винцовы сто восемьдесят пять.
— Девяносто три, — ответил Винца сухим голосом.
Раздался смех.