Я смотрела вслед удаляющейся фигуре моей последней надежды добраться до Декса и понимала: “Теперь точно приплыли…”
Глава 4
Глава 4
— И что это за представление? — фыркнул Тони, опустившись на мягкое, обитое алым бархатом сидение кареты.
В карете пахло апельсиновым маслом и и женскими духами с ароматом жасмина. Хозяйка кареты несколько мгновений молчала. Он не видел её лица, лишь огромные карие глаза, подведенные черным. Остальное скрывал платок, как и положено замужней жительнице радикального халифата.
Тони сидел молча и смотрел в эти глаза, так похожие на глаза матери. Их общей матери. В них он увидел больше, чем могли сказать слова: тоску, понимание и любовь.
— Представление? — наконец, ожила та и отстегнула платок, являя брату острый подбородок и широкую улыбку. — Я здесь по той же причине, что и ты — так велит долг.
— Это не твой халифат, Риа, если халиф Ту Рон узнает…
— Он знает. Волею своего мужа, я путешествую по землям ближайшего халифата, борясь с тоской после кончины нашей матушки, — пожала плечами та и рассмеялась, отбрасывая в сторону страхи Тони. Она всегда это умела. Смеяться, когда грустно, и отпускать боль, когда нужно. — Я здесь, потому что ты снова сошел на берег, Ну Тон.
При упоминании своего родового имени мужчина поморщился. Оно звучало для него как немыслимое бремя, тяжелейший долг и чистая боль. Как погребальное пение жрецов, которым сопровождался его отъезд из столицы. Как кинжал, вскрывающий грудь его матери.
— Это ничего не значит! — попытался встать, но тут же ударился макушкой о потолок кареты.
— Значит. Помнишь день отъезда? Ты поклялся, что никогда не ступишь на сушу, а если изменишь клятве, то примешь это.
Она ловкими тонкими пальчиками выудила из складок платья небольшой бархатный мешочек, развязала и на её ладонь упал золотой перстень-печатка с выгравированным солнцем, в центре которого внимательный человек легко рассмотрел бы свернувшегося клубком водяного дракона.
— Использовать или нет — твое решение. Но, чует мое сердце, пригодится.
— Он мне не нужен, — Тони хмуро взирал на украшение и не спешил принимать его из рук сестры.
— А лучший друг нужен? — выгнула широкую бровь Риа. — Если не возьмешь, я прикажу перерезать ему горло. Это не шутки, ты меня знаешь.
Он знал. У них с сестрой были совершенно одинаковые улыбки: веселые и беззаботные, демонстрирующие глубокие ямочки на щеках. Но их холодные глаза никогда не врали — убьет и не поморщится.
— Шантаж, сестренка?
— Здоровое убеждение, братишка. И заметь, я не спрашиваю, что рядом с тобой делает миленькая незнакомка в мужском костюме.