Ночью за окном гудел и выл ветер, глухо стонала земля. Казалось, неистовая буря в злобе выворачивает с корнем деревья, крошит стены тюрьмы, уничтожает все, все. Узники долго не могли уснуть. В такие минуты верится в чудеса: вот под напором ветра рухнут стены, отгородившие заключенных от всего мира, и свободные люди смело шагнут через руины. А знаменем им послужит багрянец, которым пламенело небо сквозь тюремное окно после заката солнца…

В тревожном сне, как струны, натянуты нервы. Узницы не чувствуют отдыха.

И вот разлука. Вызвали с вещами в канцелярию. Короткий осмотр. Сзади стукнула дверь. Вера оглянулась. Ввели Николая Орехво. Она рванулась навстречу ему, но стоявший рядом полицейский не пустил. Началось оформление документов. Затем к Орехво подошел полицейский с наручниками:

— Руки!

Николай заложил их за спину, резко ответил:

— Я протестую! Если вы посмеете надеть мне наручники силой, я подниму скандал на улице!

— Мы не уголовники, чтобы нас держать в наручниках! — поддержала его Вера.

Полицейские замялись, потом один из них, старший, сказал:

— Хорошо, наручники надевать не будем. Но при малейшей попытке к бегству стреляем без предупреждения…

Это было почетное отступление. Оно устраивало заключенных.

Веру и Николая посадили в тюремную машину и повезли на вокзал. По пути она спросила:

— Есть у тебя продукты и деньги?

Денег у него не было, а продуктов на дорогу не давали.

— Придется некоторое время быть на пище святого Антония, — отшутился он.

На вокзале их разлучили. Веру посадили в женскую арестантскую комнату, Николая — в мужскую. Через некоторое время дежурный полицейский принес Николаю пакет с продуктами.

— Из женской арестантской комнаты передали, — сообщил он.

Какими словами отблагодарить ее, чуткую, заботливую, за дружеское участие, за последний кусок хлеба, которым в трудную минуту она поделилась с ним? Вот это товарищество! Слова благодарности тут излишни. Ее повезли в одну сторону, в женскую тюрьму «Фордон», а его — в другую, в Варшаву, в тюрьму «Мокотув».