— Верно наше слово, — эхом разнёсся приговор и колдун ударил палкой оземь — слабая волна покатилась к Авандару, но этого хватило, что бы ноги его подкосились и тот без чувств рухнул на землю.

У горечи привкус предательства и полыни. У горечи ясные глаза неба, наполненные облаками печали.  Горечь шуршит пшеницей в поле, за которым возвышается лес — тёмные сосны. Горечь обжигает горло, сжимая душу у самого сердца и взрывается, рвёт на части. Горечь страшна своей смиренностью, покорностью — монахиня в монастыре, оплакивающая утрату у могилы почившего мужа. Она заглядывает в глаза, осторожно касается щёк холодными ладонями и грустно улыбается воспоминаниями.

Фелисия уткнулась Дэну в грудь, прерывисто выдыхая.

Горечь гладила её по спине чужими руками, перебирала мягкие волосы и тяжело дышала. У Горечи тёмные глаза, бледное лицо с острыми скулами и длинные чёрные волосы, распущенные, хотя должны находить своё пристанище в туго сплетённой косе. Она всегда приходит с отчаянием и не понимаем: от чего всё так жестоко? От чего весь мир пропитан кровью, бессмысленной жестокостью и войнами? Эта мерзость же убивает тех, кто его же и создает. Насилие порождает насилие — это бесконечный цикл, который никто не хочет прервать. Почему? Загадка.

— Идем, — прервал затянувшееся молчание Йонеран. — Он больше не сунется.

Девушка кивнула, первой направляясь в сторону деревни. Лес просто указывал ей дорогу, тропы, охраняя её от участи продираться сквозь кустарник и высокую траву.

Некромант попрощался с ними немного не доходя до поселения, отказался от предложенного ужина и направился в сторону своего жилища, по пути проверяя силки для мелких зверей.

Смеркалось. Вечер плавно перетекал в ночь под треск сверчков и говор птиц. Прохладный ветер дул с севера, заставлял легко одетую ведьму ёжится. Она шла, понурив плечи, глядя себе под ноги. Голова  опущена в жесте бессмысленности, взгляд почти безжизненный. Что с ней не так? Почему она не может обратиться в жестокость, как Йонеран, брат? Почему вынуждена из-за этой своей черты характера терпеть постоянные нападки, а там и до панических атак недалеко.

— Как ты?

Девушка рухнула на колени возле очага. Даже не нужно было движений — огонь занялся от одного только взгляда, жалостливо полыхнул, потянувшись к ведьме, но та качнула головой.

— Отвратительно, — выдохнула Фел, поднесла руку к пламени. Точно ласковый зверёк, пламя лизнуло ей ладонь, не принося никакой боли. Но на душе скребли кошки.

— Не бери в голову, — черноглазый опустился рядом. — Он не обидел тебя?

— Нет. Напугал жутко, конечно, но не обидел. Дэниал... Почему я такая слабая?

Парень удивлённо поднял брови, Фелисия всхлипнула. Глаза стали казаться больше от подступивших слез.

— Не всем быть стойкими, — брат обнял её за плечо, притягивая к себе. Девушка безвольной куклой упала к нему на колени, подгибая под себя ноги, — То, что ты слабая — это не страшно. Добрыми редко остаются те, кто выбирает путь жестокости.

— Но ты же добрый. — Она перевернулась на спину, взяла в руки его ладонь и принялась изучать линии на ней. — Хоть и убил тех оборотней.

— Я добрый только для тебя, — хрипло рассмеялся парень, скользнув рукой по ее волосам. — И к тем, кто этого заслужил.

Фелисия вздохнула.

— Нельзя быть добрым ко всем, иначе эти самые "все" будут вытирать об тебя ноги, — колдун мягко улыбнулся, ткнув девушку в носик: она тут же смешно его наморщила, фыркнула.

Тепло огня успокаивающим маслом разливалось по груди, трепетало во взгляде — в полумраке глаза Дэна сверкали озорными искрами и казались беспросветно чёрными. Но не пугали. Уже не пугали. Фелисия закрыла глаза, предоставляя рукам брата осторожно перебирать волосы, иногда скользить по лицу. Точно слепец Дэниал изучал каждую её черту, грустно улыбался, но грусть эту старался прятать вот уже несколько месяцев. Она рвала его на части каждую ночь, когда парень прижимал сестру к себе, вдыхал её запах и неровно дышал. А ведьма мирно посапывала в его объятиях, находя в них утешение и укрытие от всех бед.