Тверская усобица пошла своим обычным порядком, то разгораясь, то затихая, словно следуя за движением какого-то неведомого маятника...
Борьба с лишёнными престолов суздальско-нижегородскими князьями была не только в военном, но и в моральном отношении очень трудной для Василия I. Тохтамыш за немалую мзду дал ему ярлык на Суздаль и Нижний Новгород, но это не меняло сути дела. Главная сложность состояла в том, что мать Василия I княгиня Евдокия была дочерью Дмитрия Константиновича Суздальского. Его сыновья Василий Кирдяпа, Иван и Семён доводились ей родными братьями, а великому князю Василию Дмитриевичу — дядьями. Расправа с близкими родственниками всегда была тяжким грехом и напоминала об участи святых братьев Бориса и Глеба.
Политические притязания в те времена всегда подкреплялись аргументами религиозного характера. Уход Тимура объясняли покровительством Богородицы Московскому княжескому дому. Но свои чудеса были и у соперников Москвы. Летописи сообщают, что весной 1401 года в Суздале были найдены спрятанные в тайнике в стене городского Рождественского собора Страсти Господни. Было объявлено, что эти святыни привёз из Константинополя архиепископ Дионисий, занимавший суздальско-нижегородскую кафедру в 1374—1385 годах. Этот энергичный иерарх принимал активное участие в борьбе вокруг митрополичьей кафедры и в связи
Вся эта тёмная история вызывает много вопросов. Имя Дионисия служило знаменем утраченной независимости Суздальско-Нижегородского княжества. Но зачем было Дионисию прятать святыни? И почему их нашли именно весной 1401 года? И кто был инициатором этой акции — Москва или Суздаль? И в какой мере обнаружение святыни было случайным, а в какой — нарочитым?
Так или иначе, но по распоряжению Василия I святыни были торжественно перенесены из Суздаля в Москву. Московский князь знал, как важно поднять дух народа религиозным действом. И на этот раз древние святыни призваны были воодушевлять народ для отражения ожидаемого нашествия Орды. Битва на Ворскле 1399 года неизбежно должна была повториться новым нашествием татар на Москву. Так оно и случилось. Несколькими годами позже, в 1408 году, всю Северо-Восточную Русь опустошило нашествие Едигея. Но Москва уцелела. Народ верил, что Страсти Христовы в 1408 году спасли Москву, как спасла её икона Владимирской Божией Матери от нашествия Тимура в 1395 году.
Вот сообщение Симеоновской летописи об этих событиях:
«В то же лето изъобретены быша страсти Господа нашего Исуса Христа, ихже некогда принесе боголюбивыи епископ Дионисии Суждалский из Царяграда, премногою ценою искупив я, и многою верою и любовию приобрете я, и великим трудом оттуду принесе я. Потом же неколико время в граде Суждали съхранены быша в каменой стене церковной, заздани быша. Сея же весны обретены быша, и несоша их на Москву. Сретоша же их честно с кресты весь чин священническыи, и весь градъ» (29, 149).
Так из чудесных происшествий, из воодушевления церковных процессий рождалась вера в особую историческую миссию Москвы — непобедимого православного Третьего Рима.
«На первом плане в княжение Василия Дмитриевича стоят, бесспорно, отношения литовские», — утверждал С. М. Соловьёв (104, 377). Сложный, противоречивый характер этих отношений ярко проявился в истории борьбы за Смоленск.
Старый Смоленск, подпоясанный крепостной стеной — творение зодчего Фёдора Коня, — привольно раскинулся на береговых холмах Днепра. Город увенчан словно парящим в воздухе гигантским Успенским собором. Заросшие вековыми клёнами и липами овраги таят в себе кости врагов, покушавшихся на честь города. Поляки, литовцы, французы, немцы... Ну а если разрыть два-три древних кургана, рассеянных по смоленским лесам, откроются такие древности, от которых начинают трястись руки у бывалых археологов.
Смоленское княжество в XI—XII веках поставляло кандидатов на киевский «золотой стол». Положение на пути из Варяг в Греки давало Смоленску особое значение. Это был город-купец и в то же время город-воин. Но, как ни странно, история Смоленска в эти далёкие века известна гораздо хуже, чем история какого-нибудь сравнительно небольшого городка Северо-Восточной Руси.
Батыево нашествие пронеслось над Русью как грозовая туча. Был ли Смоленск задет движением монгольских орд? Письменные источники об этом молчат. Здесь есть какая-то тайна. На неё намекает красивая древняя легенда — Повесть о Меркурии Смоленском. Прекрасный юноша, похожий на благородного рыцаря Айвенго из романа Вальтера Скотта, усердно помолившись Богородице, разгоняет толпы язычников-татар и спасает город от беды. Действительность была, конечно, не столь романтичной. Однако факт остаётся фактом. В летописи нет сведений о том, что татары захватили город. Возможно, они обошли Смоленск стороной. Было ли это связано с его военным могуществом или ещё с чем-то — неизвестно. Но так или иначе, разорения, постигшего Владимиро-Суздальскую Русь, Смоленск не испытал. Или не захотел рассказать об этом потомкам...
История Смоленска полна белых пятен. Его присутствие в политической жизни XIII—XIV веков всегда ощущается, но редко бывает очевидным. Захват Смоленска великим князем Литовским Витовтом в 1404 году — результат странной беспечности московского великого князя Василия Дмитриевича. Для правильного понимания этого события необходим экскурс в глубокое прошлое.
Великий строитель Древнерусского государства князь Ярослав Мудрый, обдумывая порядок наследственных уделов своих сыновей, оставил Смоленск Вячеславу. Но уже через два года Вячеслав ушёл туда, «где несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». Старший Ярославич, великий князь Киевский Изяслав, разделил выморочный удел на три доли, одну из которых взял себе, а две другие отдал братьям Святославу и Всеволоду. Так Смоленск перешёл в руки Всеволода, а позднее и его сыновей и внуков.
Владимир Мономах, обозначая своё властное присутствие, построил в Смоленске каменный собор в честь Успения Божией Матери. Внук Мономаха Ростислав Мстиславич, сын Мстислава Великого, стал поистине подарком судьбы для Смоленска. При нём город расцвёл и стал родовым гнездом многолюдного клана князей Ростиславичей. Пять дерзких сыновей — Роман, Давид, Святослав, Рюрик, Мстислав Храбрый, следуя примеру своего беспокойного отца, рыскали по дорогам Русской земли в поисках славы и добычи. Их можно было видеть в Киеве, Новгороде, Владимире-на-Клязьме и далёком Галиче. Со временем эту удалую семью пополнили племянники и внуки Ростислава.
Ростиславичи умели хранить семейную доблесть и крепко держать меч в руке. Их побаивались и новгородские бояре, и свирепый Андрей Боголюбский, и даже сам Всеволод Большое Гнездо.
Ростиславичи были благочестивы и не забывали родного гнезда. Каждый из них имел в Смоленской земле свой собственный домен и всегда мог укрыться здесь в тяжёлую годину. Благодарные Всевышнему за процветание рода, они построили в Смоленске около двадцати пяти каменных церквей. Больше было только в стольном Киеве.
С нашествием татар Смоленск уходит в неизвестность. Что происходит там среди Ростиславичей — неясно. Но очевидно, что Смоленск из торгового центра превращается главным образом в крепость. С запада на него надвигается крепнущая Литва, где в 1240 году Миндовг объединил племена и создал Литовское государство; с востока нацеливается Великое княжество Владимирское. Как любое молодое государство, Великое княжество Литовское стремится к экспансии.