Грейс, которая всегда носила метафорическую шляпу и не принимала никаких персональных оценок со стороны незнакомых людей, не обращала ни малейшего внимания на проходящих мимо людей, как будто ей и в голову не приходило переживать, что они о ней думают. Она хотела проводить перерывы на кофе в машине, слушая музыку. Если на улице было тепло, она опускала окна. Если включалась ее любимая песня, она делала погромче. Ее жизнь была простой, очень причинно-следственной и предполагала множество элементарных решений. Вероятно, она могла открывать двери ванной комнаты и пожимать руки красивым мужчинам, когда ей этого хотелось, и, вероятно, не считала эти вещи роскошью. Какой беззаботный образ жизни, когда можно беспокоиться только о настоящих проблемах и думать только о вещах, о которых стоит думать. Мысль о такой свободе ошеломляла Валенсию.

Машина заурчала под ней, и она искоса взглянула на стереосистему. В этом пункте они с Грейс тоже расходились. Грейс нравилась музыка уверенная, властная, такая же громкая, как она сама, маршевая. Валенсии нравились песни задумчивые, созерцательные – о любви и жизни. Как такое возможно, что у двух человек совершенно противоположные реакции на одну и ту же комбинацию нот, вибраций, высоты тона, ритма, тембра? Это походило на научный эксперимент. Ты вводишь все регулируемые переменные – а их так много – и одну зависимую, слушателя, которая все меняет. Весь эксперимент полностью зависел от слушателя.

– Пятнадцать минут слишком мало для перерыва на кофе, – вздохнула Грейс, роясь в сумочке в поисках губной помады. – Я бы выпила настоящего, а не этой бурды, что здесь готовят.

Взгляд Валенсии скользнул по покрытой пылью приборной панели. Она машинально протянула руку и коснулась панели пальцем, оставив после себя черное пятно. При этом она как будто нажала кнопку, и разум без задержки представил увеличенное изображение пухлого, похожего на паука пылевого клеща.

Она тут же убедила себя, что чувствует микроскопическое существо в бороздках кожи, размножающееся и ползущее вверх по руке и в уши. Ощущение было такое, будто кто-то тасует колоду карт внутри ее грудной клетки. Она поняла, что Грейс спросила ее о чем-то, а она не ответила.

– Извини, мы о чем-то говорили?

– Ты в порядке?

– О… Да, я в порядке. – С ней все будет в порядке; нужно только продержаться. Раз, два, три, четыре…

– Ладно. Поехали. – Грейс пристегнула ремень безопасности и выехала с парковочного места, прежде чем Валенсия осознала, что та сейчас сказала.

– Поехали? Куда? – Она на мгновение перестала считать и дышать.

– Выпить кофе. Говорю же, мне нужен кофе. – Грейс ударила по рулю, раздался гудок, и Валенсия вздрогнула. – Знаешь что? Давай просто не будем сегодня возвращаться на работу. Давай прогуляем. Вэлли! У меня есть идея получше: давай поедем куда-нибудь за город, в какой-нибудь маленький городок на трассе 1, посмотрим, можно ли найти какую-нибудь чудную маленькую пекарню. – Грейс выехала со стоянки и быстро свернула за угол.

Дыши. Дыши. Пять, шесть, семь, восемь, девять.

– Здорово, но… – Десять, одиннадцать, двенадцать. – Я не могу. – Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

– Почему нет? Мы взрослые люди. Никто даже не заметит.

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. Обычно легче становилось к восемнадцати. Восемнадцать воспринималось как нечто заключающее, завершение круга или окончание песни на правильной ноте. Число основательное, но не слишком большое – как двадцать. Семнадцать и девятнадцать были числами нечетными, а нечетные числа представлялись неправильными – колючими, зазубренными и опасными. Это полезное число она открыла для себя еще в подростковом возрасте, и оно никогда раньше ее не подводило.

К восемнадцати ей всегда становилось легче.

На этот раз легче к восемнадцати не стало. Стало хуже.

– Нет, нет. Спасибо, но я не могу. – Валенсия чувствовала пылевых клещей в своих легких, на внутренней стороне ног, на кончиках пальцев ног. Мышцы у нее за ушами и по всей шее начали напрягаться, живот скрутило. Расслабься, просто расслабься…

– Давай, девочка. Тебе это нужно. Хороший прогон по шоссе с опущенными стеклами…

– Я знаю, что мне нужно, Грейс. Отвези меня обратно! Сейчас же! – Валенсия очень давно не кричала и уж точно никогда ни на кого не кричала. Но сердце колотилось в ушах, а грудь резко сдавило, и искры разбежались по плечам и рукам. Сердечный приступ?