Вацлав, разумеется, очень интересовался всеми предприятиями Дягилева и бывал вне себя от радости от его успехов. Однажды в начале зимы 1909 года Вацлав пришел к нему с предложением: «Сергей Павлович, почему бы вам не создать труппу из артистов балета Мариинского театра и не привезти ее в Париж? Разве вы не хотите показать миру, что можем делать мы, танцовщики?» В первый момент Дягилев растерялся от неожиданности, потом стал думать. Вацлав был совершенно прав. В Западной Европе были великая музыка, великие художники, великие театры. Но только Россия, единственная из всех стран, имела в этом веке великий балет и великих танцовщиков. И Дягилев согласился. Так родился для Западной Европы Русский балет.
Но привезти этот балет в Париж было другое дело. Это было почти невозможно из-за непреодолимых препятствий. Нужно было нарушить существовавшие с незапамятных времен традиции Мариинского театра, получить много разрешений от царя; существовала бесконечная рутинная процедура запрашивания одной канцелярией справок у другой, существовали вопросы прецедента и согласия, и, наконец, было нужно получить у правительства субсидию, без которой было невозможно обойтись.
Но Дягилев был не тот человек, которого могут испугать препятствия. Напротив, чем больше они были, тем больше была его решимость их преодолеть. Поэтому он сразу же начал со своим изумительным мастерством организовывать все это и повел наступление по всем путям — их было несколько, — которые вели к возможности осуществить его честолюбивый замысел. Влияние, которое он имел при дворе через дядю и через близких друзей отца, уже действовало. Великих князей он знал хорошо, графа Фредерикса тоже. А критики, Римский-Корсаков, Серов, который был портретистом императорской семьи, и фаворитка Кшесинская, последняя в списке, но не последняя по значению, все делали все, что было в их силах, чтобы содействовать исполнению его желаний. Раньше, чем Теляковский и его группа смогли понять, что происходит, Дягилев получил от царя приказание везти балет в Западную Европу. Министерство иностранных дел дало российскому послу во Франции Извольскому указание оказывать Дягилеву всю возможную помощь. В это время союз России и Франции висел на волоске, и граф Фредерикс особо подчеркивал то, что приезд во Францию Русского балета укрепит дипломатические и политические отношения между этими двумя странами. Он предоставил Дягилеву в качестве субсидии достаточно денег для того, чтобы оплатить расходы по проекту, и предоставил в распоряжение артистов для репетиций Эрмитажный театр.
Бенуа, Бакст, знаток античности князь В. Н. Аргутинский-Долгорукой, композитор Н. Н. Черепнин, который был дирижером оркестра Мариинского театра, генерал Брезобразов и Валериан Светлов — два балетомана и танцевальных критика — составили неофициальный организационный комитет и постоянно встречались на квартире Дягилева, где стены были увешаны незаконченными рисунками из «Мира искусства», а на всех полках лежали стопами ноты. Там за чаем они спорили о том, что им нужно сделать. Все соглашались, что они прежде всего хотят показать публике русские балеты. Был «Коник Горбунчок»[13] — балет с русским либретто, созданный Петипа в середине XIX века на музыку Пуни. Дягилев, не сказав ни слова, подошел к пианино и начал играть банальную, бессодержательную музыку. Больше «Коник» не был упомянут ни разу. Подумали о «Спящей красавице». Это был идеальный пример русской постановки классического периода и прекрасная возможность показать виртуозную технику танцоров под красивую музыку Чайковского. Но этот балет был поставлен по сказке Перро, и, кроме того, французы называли Чайковского русским Массне. Была «Жизель», историческая роль Тальони, а Бакст настаивал на включение в репертуар старых балетов с танцовщицами в белых пачках. Павлова была бы идеальной Жизелью. Но этот балет был слишком длинным, и, возможно, парижане уже знали его слишком хорошо.
Еще было «Лебединое озеро». Оно подходило лучше: несомненно старомодное, но шедевр Петипа. Бенуа должен расписать для него новый занавес и создать эскизы новых костюмов. Что еще? «Павильон Армиды» Фокина. В определенном смысле он был «балетом действия», то есть оставался в рамках старой традиции; но он сильно отличался от других балетов этого типа. В нем были ансамбли, вариации, па-де-де, но также была прочная последовательная сюжетная линия, составленная из промежуточных мимических эпизодов, которая связывала все элементы драматического повествования в единое целое. Сюжет больше не был просто предлогом для танцев.
Чтобы показать что-то из русских народных танцев, Дягилев решил использовать сцену из второго акта оперы «Руслан и Людмила» Глинки. Этот дивертисмент был назван «Пир», и Коровин написал для него декорацию, изображающую огромный средневековый зал.
Пока Дягилев составлял программу, распределял проекты декораций, выбирал музыку, группа художников с горячим воодушевлением принялась совершенствовать отобранный репертуар. Дягилев пригласил Черепнина и Купера, двух выдающихся дирижеров Мариинского театра, присоединиться к этой группе. Затем он выбрал танцовщиков. Первая, кого он попросил участвовать, была абсолютная прима-балерина Матильда Кшесинская. Затем он пригласил из труппы Мариинского театра также Тамару Карсавину, которая имела тот же ранг примы-балерины, что Анна Павлова, изящных классических танцовщиц Софью Федорову, Балдину и Смирнову и солистов Михаила Фокина, Адольфа Больма, Монакова, Булгакова, Кшесинского (брата Матильды) и Вацлава Нижинского. Дягилев широко использовал свое право свободного выбора: он взял лучших танцовщиков и танцовщиц не только из Санкт-Петербурга, а из всех Императорских театров. Например, он пригласил из московского Большого театра Михаила Мордкина, Федора Козлова и приму-балерину Коралли.
Все шло гладко, им оказывали любую возможную помощь, но вдруг произошел случай, который поставил все предприятие под угрозу. Могущественной Кшесинской не понравилось, что Дягилев задумал дать заметные роли Коралли, и она сказала ему об этом. Дягилев, в свою очередь, ясно дал ей понять, что не потерпит ничьего вмешательства в свою работу. Кшесинская немедленно пошла к дяде царя, великому князю Владимиру, который в то время был ее очень близким другом. За несколько недель до намеченного срока отъезда власти лишили дягилевскую труппу субсидии.
Это был тяжелейший удар, но, поскольку разрешение использовать танцовщиц и танцовщиков не было отменено, Дягилев стал действовать быстро, чтобы привести в исполнение свои планы, арендовал маленький театр на Екатеринском[14] канале и продолжил репетиции там.
Он немедленно связался со своими влиятельными друзьями в Париже, и они сумели собрать по подписке достаточно денег, чтобы оплатить аренду театра Шатле. Габриэль Астрюк, французский импресарио, который руководил этим делом, сумел заинтересовать сэра Бэзила Захарова, а графиня де Греффюль, Робер Брюссель, Бони де Кастелан, Полиньяк и Мизия Эдвардс финансировали выступления.
Наконец, наступил великий день отъезда. Когда труппа садилась в парижский экспресс, платформа была полна людей, пришедших пожелать им удачи. Мать Вацлава пришла его проводить. Артистов балета сопровождали многие аристократы, имевшие поместья во Франции. Когда поезд отходил от санкт-петербургского вокзала, сзади него колыхался в воздухе целый лес машущих рук. Он вез к ничего не подозревавшей публике огромных залов Запада самую могучую русскую армию вторжения, которую знал современный мир.
Глава 6
Первый Парижский сезон
В России весна едва тронула деревья, и длинный поезд ехал по просторным полям, где зима убила всю зелень, время от времени проезжая через города. Когда поезд двигался по Германии, Вацлав, который впервые выехал из России, был восхищен немецкими точностью и налаженностью распорядка жизни, которые чувствовались в хорошем состоянии дорог, шедших параллельно железнодорожным путям, в облике каналов, в чистоте и аккуратности маленьких городов, в методичности подачи сигналов и действий проводников и охраны.
Из окон вагонов все время выглядывали лица молодых славян, которые в изумлении, не отрываясь смотрели на непривычную чистоту ухоженных восточнонемецких городков. Пожирая взглядом проносившиеся мимо пейзажи, они без конца говорили на своем мягком русском языке о том, какой прием может их ждать в Париже, и о достоинствах французских танцовщиц и танцовщиков.
С каждой минутой, приближавшей поезд к Парижу, росли любопытство и волнение Вацлава. Вдруг перед ним возникли смутные, словно во сне или в мечте, очертания церкви на холме — Сакре-Кёр, а потом перед его глазами оказались башни Парижа и окутанные дымкой верхушки парижских крыш. «Видишь, Славушка, — показывал Шаляпин, — это Монмартр, а вон там, где мой палец, чуть-чуть видна Эйфелева башня. Да, это она». Долгий путь действительно закончился. Они наконец были в Париже.
Северный вокзал. Еще несколько минут, и поезд остановился. Платформа под огромным куполом была заполнена ждавшими поезд русскими, которые пришли приветствовать императорский балет. Вацлав и остальные танцовщицы и танцовщики совершенно растерялись из-за шума и волнения и от постоянных звучавших криков, которые издавали на странном для них языке носильщики в синих рубахах.
Вацлав хотел вобрать в себя каждую мелкую подробность этого самого знаменитого города в мире. Он поворачивался то налево, то направо, чтобы рассмотреть контуры крыш с мансардами, широкие бульвары и проспекты, названия которых были ему знакомы так же хорошо, как собственное имя, — из истории, романов, пьес и газет, которые читал. Был первый день мая. Аромат весны наполнял воздух столицы восхитительным электричеством, которого нет нигде, кроме Парижа. Когда карета ехала по проспекту, они миновали величественный фасад оперы — ступени, скульптуры танцоров работы Карпо, потом балкон с украшенной колоннами аркадой и надо всем этим купол, увенчанный лирой. Здесь до сих пор хранили традиции старинного французского танца, здесь слова Новерра были действующими предписаниями и до сих пор жило имя Гаэтана Аполлона Бальтазара Вестриса.
Недалеко оттуда, на проспекте Оперы, они остановились в небольшой, без претензий гостинице «Голландия», которая сейчас уже не существует. После короткого отдыха они отправились прямо в театр Шатле, где должны были выступать, и там Вацлав упражнялся под руководством маэстро Чекетти.
Театр Шатле, владельцем которого был город Париж, был огромным, обветшавшим старомодным домом для милых народу старомодных спектаклей. Там давали «Вокруг света за восемьдесят дней» с великолепными сценическими эффектами — пожарами на сцене, штормами и ураганами. Когда Вацлава привели в огромный зрительный зал театра, там было темно и пыльно. Он сказал, что зал похож на озеро без воды. В следующие две недели Вацлав и другие артисты труппы не видели в Париже ничего, кроме домов, мимо которых ездили из своих гостиниц в Шатле. Постоянные репетиции измотали их так, что артистов лихорадило. Русские дирижеры Черепнин и Купер взяли под свое начало знаменитый оркестр Колон, и понадобилось без конца репетировать, чтобы научить французских музыкантов из обеих духовых групп — деревянных и медных духовых инструментов — изумительным новым звукам, которые сначала казались почти недоступными для их понимания.