IV.2. О согласии отцов

Довольно часто приходится слышать, что буквальное понимание того места Апокалипсиса, где речь идет о «тысячелетии», «отвергнуто отцами Церкви». Это утверждение содержит противоречие. Посмотрите, к какой нелепости приводит данное суждение. Посылка критиков: отцы Церкви не принимали («отвергнуто отцами») буквальное понимание «тысячелетия». Исторический факт: святые отцы Церкви Ириней Лионский, Ипполит Римский, Мефодий Патарский понимали «тысячелетие» буквально. Вывод: святые Ириней Лионский, Ипполит Римский, Мефодий Патарский — не святые отцы Церкви. Это не казуистика, а следование законам логики. Одно из правил категорического силлогизма гласит: «Если одна из посылок является отрицательной, то и вывод также будет отрицательным и не может быть утвердительным». Здесь не поможет и попытка перевести святого отца Иринея Лионского в «апологеты»: во-первых, св. Ириней не только апологет, но и учитель Церкви, во-вторых, «звание» апологета не лишает святости… Указанная ошибка, независимо от воли критиков, понуждает к тому, чтобы выискивать общие черты у хилиазма еретиков и «хилиазма» указанных святых отцов. Между тем как единственно верным здесь является определение фундаментального отличия одного от другого. Некоторые критики вообще не пытаются вникнуть в суть проблемы, используя святоотеческое учение о «тысяче лет» как пример того, что оно не было принято именно на основании cоnsensus patrum. Вот, например, что сказал о. Георгий Максимов во время диспута по этому вопросу (cоnsensus patrum) с Алексеем Дунаевым: «Что касается хилиазма и других таких вопросов — это все в рамках тех примеров, о которых мы говорили — это то, что в древности высказывалось меньшинством авторов, и относительно неприемлемости чего последующие святые авторы вполне однозначно высказывались»119. Поражает то, что этот же автор цитаты во время диспута отказался отвечать на вопрос, которым он не владеет, а вот здесь он почему-то считает допустимым «рубить с плеча», не утруждая себя рассуждением.

Другие критики, говоря о «согласии отцов» по поводу отрицания буквализма, приводят длинный список цитат, подкрепляя свою мысль о «согласии отцов» как можно большим количеством имен. Но для того, чтобы зафиксировать «согласие отцов», необходимо, чтобы это согласие имело место во все периоды жизни Церкви. В отношении буквального понимания такого рода согласия не наблюдается: в древней Церкви нет ни одного известного святого отца, который выступал бы против учения о «начале нетления» мужа апостольского Папия Иерапольского, святых Иустина Мученика и Иринея Лионского. Да, действительно, Иустин Мученик в «Разговоре с Трифоном иудеем» говорит о том, что «есть многие из христиан с чистым и благочестивым настроением, которые не признают этого»120. Но, во-первых, это анонимное «многие», поскольку никто из святых отцов Церкви того времени не озвучил их мнение. Во-вторых, мы знаем, что многие в первые века Церкви не принимали Апокалипсис из-за того, что не считали его апостольским произведением. Более того, некоторые считали его автором еретика Керинфа, либо, в лучшем случае, «другого Иоанна». То есть основанием неприятия духовного, но буквального понимания «тысячи лет» для многих было сомнение насчет автора Апокалипсиса или самого Апокалипсиса. Хотя нельзя исключать и пленение философией Платона.

Но точку в уяснении этого вопроса в тот период в древней Церкви, как уже указывалось выше, поставил святитель Ириней Лионский, который заявил совершенно определенно относительно позиции тех, кто не принимает святоотеческого «хилиазма»: «Поскольку мысли некоторых увлекаются еретическими речами и они не ведают распоряжений Божиих и таинства воскресения праведных и царства, которое есть начало нетления и через которое достойные постепенно привыкают вмещать Бога…»121. Мы видим, что в начальный период древней Церкви «согласие отцов» было довольно жестко зафиксировано святителем Иринеем Лионским. Как представляется, совершенно очевидно, что священномученик Ириней Лионский, излагая это учение, выступает как свидетель, предупреждая инакомыслящих о том, что они «увлекаются еретическими речами». Уж только этого, думается, вполне достаточно, чтобы мысль о «согласии отцов» в отношении отрицания святоотеческого «хилиазма» признать не просто неверной, но и пагубной.

Александрийская богословская школа выдвинула из своей среды активных противников буквального понимания «тысячи лет». «Из представителей александрийской школы особенную известность в деле противохилиастической полемики получил знаменитый начальник александр. огласительного училища Ориген…»122 Если святитель Ириней Лионский прямо говорит о том, что учение о «начале нетления» он получил от мужей апостольских, в том числе и Папия Иерапольского, то мнение противников святоотеческого «хилиазма» берет свое начало, как правило, от почитателя Платона Оригена, взявшего за основу не церковное предание, а философию. Действительно, какие бы аргументы сторонники аллегорического толкования не приводили, сколько бы имен святых отцов не называли, но ab origine (от начала) их линия ведет свое происхождение от Оригена. Это факт, который нельзя завуалировать, несмотря на старания обойти этот вопрос.

Мы видим, что в древней Церкви «согласие отцов» имело место. Но затем появилось аллегорическое мнение Оригена, попадающее в разряд тех мнений, о которых вынес свое определение святитель Ириней Лионский. Однако натиск еретического хилиазма был столь мощным, что блаженный Августин и некоторые другие учителя Церкви, в целях икономии, исходя из ситуации крайней необходимости, используя методику Оригена, аллегорически истолковали слова «тысяча лет». Но от этого аллегория не «отменила» учение святых Отцов Древней Церкви о «начале нетления», и уж тем более не стала учением Церкви.

Особую позицию по «тысяче лет» занял преподобный Ефрем Сирин, полагавший, что «тысяча лет» совершится в одно мгновение при кончине мира. Алфионов пишет об этом так: «…Нельзя не видеть, что в своей полемике с хилиазмом он стал на новую точку зрения, на которую еще не становился никто из его предшествовавших противником хилиастических ожиданий. Он ни старался отвергать подлинность Апокалипсиса, как делал это пресвитер Кай, ни приписывал составление его некоему благочестивому мужу, по имени Иоанну, как позволял делать себе Дионисий, но главным образом пытался истолковывать эту священную книгу так, чтобы на ней нельзя уже было основывать хилиастические мечты. Особенное внимание св. Ефрем обратил на главный догмат, на котором утверждалась вся хилиастическая доктрина, — на учение о двояком воскресении мертвых, — о первом воскресении праведников — для наслаждения, по мнению хилиастов, благами земного 1000-л. царства Христова, и втором — людей нечестивых для суда над ними. По его учению, оба эти воскресения совпадают между собою в одном и том же моменте времени, а не отделяются один от другого 1000-л. периодом времени, как утверждали хилиасты»123.

Но, опять-таки, нет никаких оснований для того, чтобы видеть в точке зрения св. Ефрема Сирина учение Церкви, а не попытку отбить натиск еретического хилиазма. Давайте рассмотрим отрывок, где он ведет разговор о «тысяче лет»: «Но требуешь у меня объяснения тысячи лет. И я потребую у тебя объяснить светильник (Откр. 2:1): камень бел (Откр. 2:17), теплое питие и изблевание (Откр. 3:16), все, что Иоанн гадательно представил, пиша к седми Церквам. Если требуешь у меня тысячелетнего первого воскресения; то и я потребую у тебя коня (Откр. 6:8), и бледнеющего Ангела, и духовного живого существа, называемого апсиноос (Откр. 8:11), горького по свойству, подобно полыни. Дай мне седмь фиал (Откр. 16:1) и возьми у меня тысячу лет. Докажи, что жена означает город (Откр. 21:9-10), и представлю тебе доказательство о тысяче лет. Объясни мне, что жена, сама собою возносящаяся (Откр. 12:14), сделается Иерусалимом и, собственно, есть не жена, и дам тебе объяснение на тысячу лет»124. Здесь мы видим совершенно отчетливо, что Ефрем Сирин не говорит «мы веруем», «исповедуем, «мы научены», «апостолы предали», «Церковь соблюдает». В этом случае речь идет исключительно о личном мнении этого святого.

Вывод из всего вышесказанного следующий: 1) «согласие отцов» имело место в древней Церкви и было направлено против аллегорического понимания преткновенных строк; 2) первым точку зрения аллегористов в этом вопросе озвучил Ориген; 3) в обстановке «крайней необходимости», из пастырских соображений и для нейтрализации буйства «плевел», блж. Августин принял решение «накрыть» этот вопрос «экзегетическим колпаком», поскольку в такой обстановке «не истинное потребно, но ложное опасно».

IV.3. О ереси хилиазма, осужденной святыми отцами

Позиция святых отцов Григория Богослова, Василия Великого, Епифания Кипрского относительно «тысячелетия» определялась в первую очередь борьбой с еретическим хилиазмом Аполлинария и его последователей. Святитель Никодим (Милаш) пишет о ереси аполлинариан: «В конце собор (Второй — В. М.) предал анафеме аполлинариан. Аполлинарий был епископом Лаодикии в Сирии около половины IV века. Отцы и учители церкви упоминают о нем, как о глубоком ученом. К христологии он применил принципы трихотомии, почерпнутые им из психологии Платона, на основании которых доказывал, что как человек состоит из трех факторов — тела, души и духа, так точно и Богочеловек состоит из тела, души и логоса. Этот последний заменяет в Богочеловеке человеческий дух. Таким умствованием Аполлинарий дошел до ясного изложения соединения во Христе человеческого и Божеского естества, притом так, что они не находятся во Христе одно подле другого, но соединены в Нем. Если, говорил он, признать во Христе дух человека, тогда нужно признать за ним и свободу, а следовательно, и переменчивость (mutabilitas), a это подвергло бы сомнению веру в наше искупление. Но Аполлинарий, умствуя так, забывал, что он этим отрицает Богочеловечество и доходит до полного отрицания человечества в Искупителе. Ложность христологического учения Аполлинария была доказана и опровергнута многими отцами церкви и особенно Афанасием, Григорием Нисским, Григорием Назианзиным и Епифанием, ясно доказавшими полное Божество, а также, что особенно было против Аполлинария, полное человечество Христа, имеющего, следовательно, душу человека, вполне такую же, как и у других людей. В 362 г. на соборе в Александрии, созванном Афанасием, было осуждено учение Аполлинария о человечестве Христа. Точно также на соборах 374, 376 и 380 гг., созванных в Риме при папе Дамасе, было осуждено учение Аполлинария и извержены все, разделявшие его учение; наконец и самое учение было предано собором анафеме»125.

Аполлинарий учил, что «Христос принял плоть и душу, но не человеческий ум»126. Именно из христологической ереси Аполлинария, несомненно, вытекает и его хилиастическая ересь. Действительно, если не состоялось искупления всего человека (без ума человек подобен животному), то появляются, по слову Василия Великого, «бабьи басни и иудейские сказания»: «Снова обещается возобновление храма, соблюдение подзаконного служения, и опять архиерей преобразовательный после Архиерея истинного, жертва за грехи после Агнца Божия, вземлющего грех мира, частные крещения после единого крещения, пепел юнчий, кропящий Церковь, через веру во Христа не имущу скверны или порока, или нечто от таковых (Еф. 5:27), очищение от проказы после освобождения от страдательности в воскресении, приношение ревнования (Числ. 5:18), где ни женятся, ни посягают; хлебы предложения после Хлеба, сошедшего с небеси, горящие светильники после истиннаго Света, одним словом: если ныне закон заповедей упразднен ученми (Еф. 2:15), то явно, что тогда учения Христовы будут заменены законными предписаниями»127. Повторим вслед за святителем Василием Великим: «Что же может быть смешнее этого? Вернее же сказать, что может быть более сего чуждым Евангельскому учению?»128. Мы видим, что, как и в случае с Керинфом, еретики впадают в «грубо-чувственный» хилиазм, в «новое иудейство».

Святитель Григорий Богослов четко фиксирует связь между еретической христологией и еретическим хилиазмом: «Отвергая человека и внутренний образ, чрез вводимую ими новую и только видимую личину, они очищают одно внешнее наше, до того противореча самим себе, что ради плоти иногда и другое объясняют грубо и плотски (отсюда произошли у них новое иудейство, тысящелетнее ни на чем неоснованное наслаждение в раю, и мнение — что мы опять восприимем почти то же и для того же употребления, что имеем теперь), а иногда вводят более призрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам, даже и того, что свободно от греха; и в подтверждение сего берут Апостольское слово, только не Апостольски понимаемое и изрекаемое, а именно, что Спаситель наш в подобии человечестем был, и образом обретеся якоже человек (Флп. 2:7), как будто сими словами означается не человеческий образ, но какое-то обманчивое представление и призрак»129. Как мы видим, речь, опять-таки, идет о «грубо-плотском» «наслаждении в раю», «новом иудействе», и воскресении «для того же употребления, что имеем теперь». И это закономерный результат еретической христологии Аполлинария: если Христос не воспринял ума человеческого, то спасение еще не соделано, а потому появляются надежды на «новое иудейство». Последнее замечание св. Григория Богослова о «призраке плоти» довольно важное: получается, что наряду с «грубо-чувственным» хилиазмом, среди аполлинариан было распространено и уничижительное отношение к плоти. Вероятнее всего, это было связано с «высоким интеллектуальном уровнем» части еретиков, то есть со страстной влюбленностью в греческую философию.

Приведем еще мнение св. Епифания по этому вопросу. Оно интересно упоминанием того, что в его время не у всех христиан Апокалипсис пользовался доверием: «Другие же говорили, что старец (Аполлинарий) высказывал, будто в первое воскресение мы совершим тысячелетний период, в который будем жить также, как и ныне, например, соблюдая закон и другое и все, что употребляется теперь в мире, то есть будем причастны браку, обрезанию и иному подобному. Мы не совсем верим тому, чтобы он этому учил; но, как некоторые утверждали, он будто бы высказывал это. Впрочем, что об этом тысячелетии написано, именно в Апокалипсисе Иоанна, и что эта книга пользуется доверием у весьма многих, притом благочестивых, это несомненно. Но и весьма многие, читающие эту книгу, притом благоговейные, сведущие в предметах духовных и духовно изложенное в ней принимающие за истинное, признаются, что это должно быть изъясняемо с глубоким пониманием смысла: ибо там не только это сказано в глубоком смысле, но и многое другое»130.

Здесь нужно отметить несколько моментов. Во-первых, как уже указывалось, «книга пользуется доверием у весьма многих», но, как следует из этого, не у всех. Во-вторых, вновь речь идет о «новом иудействе» и безумном буйстве плоти. В-третьих, св. Епифаний выразил сомнение по поводу того, что Аполлинарий так учил. В-четвертых, что особенно важно, Епифаний утверждает, что написанное о «тысяче лет» должно быть «изъясняемо с глубоким пониманием смысла». Не совсем, правда, понятно, что он имел в виду под этим изъяснением: амилленаристы могут посчитать, что речь идет об аллегорическом толковании, сторонники святоотеческого «хилиазма», напротив, могут увидеть здесь подтверждение своей правоты. Но если учитывать то, что св. Епифаний с особым почтением относился к св. Мефодию, все же можно с большим основанием полагать, что речь здесь идет не об аллегоризме, но о духовном понимании «тысячи лет» в рамках святоотеческого «хилиазма».