– Да, Карпенко хороший юрист. Встречались пару раз. Видимо, племянничек решил, что трёшка на Невском стоит того, чтобы потратиться.

Веру покоробило от таких слов: разве можно быть настолько бездушным, чтобы рассматривать ребёнка как лотерейный билет?

После проведения всех обязательных процедур члены комиссии перешли к вопросам:

– Вера Александровна, как вы прокомментируете тот факт, что на момент подачи заявления на опекунство в графе «семейное положение» значилось «не замужем», а спустя несколько месяцев картина изменилась, – голос этой женщины напоминал Вере звук несмазанных дверных петель.

– Я состояла в отношениях с Александром уже длительное время, и решение взять на себя опеку Павлика мы принимали совместно. И не буду скрывать, это решение подтолкнуло нас к тому, чтобы наконец узаконить наши отношения, – ответила Вера, стараясь сдержать дрожь в голосе.

– Хорошо. Но для меня по-прежнему остаётся неясным, почему вы, молодая пара, только начинающая совместную жизнь, решили взять на себя ответственность за абсолютно чужого ребенка, – промолвила женщина и, словно загнав Веру этим вопросом в ловушку, выжидающе приподняла свою угольную бровь.

– Павлик не чужой для меня. Мы жили в одной коммуналке. Я хорошо знала его мать, можно сказать, мы были подругами. Мы с Павликом много времени проводили вместе. Он привязался ко мне, а я полюбила его как сына, – Вере тяжело было справляться со своими эмоциями. Она не ожидала от членов комиссии предвзятого к себе отношения.

– Как долго вы жили по соседству? – уточнила Грачёва.

– Примерно год, – нерешительно ответила Вера.

– Один год… И за год вы так привязались к мальчику… Хорошо. Скажите, знали ли вы, что Павел единственный наследник Самохиной Антонины Петровны?

– Нет, изначально я не знала. Но, после того как объявился близкий родственник, этот факт стал мне известен, – ответила Вера, чувствуя, что ступает на зыбкую почву.

Всё это время два других члена комиссии молчали, наблюдая за ходом беседы: Тучко – безынтересно, а Солопова – словно не решаясь перебить Грачёву. Племянник Самохиной, Анатолий, о чём-то активно перешёптывался со своим юристом.

– Прошу прощения, – вступил Карпенко, – по утверждению моего клиента, Вера Александровна не могла этого не знать. После гибели матери Павла она приходила в квартиру Антонины Петровны, где мой клиент и сообщил ей о смерти своей тёти. И уже после этого Игнатова подала прошение об опеке.

– Это не является подтверждением того, что Вера Александровна знала о наследстве, – вступил в бой Алексей.

– А как же иначе? Он единственный внук Самохиной, – продолжал отстаивать свою линию «адвокат дьявола», как прозвала его про себя Вера.

Грачёва всё это время кивала головой в знак согласия с Карпенко.

– Да я даже не думала об этом, – голос Веры дрожал. – Сначала я просто хотела найти бабушку Павлика, чтобы мальчик не попал в детский дом. Нашла её адрес, но выяснилось, что бабушки уже нет в живых. Насколько я знала, она была единственной родственницей Павла. И передо мной встал выбор: либо я возьму опеку над мальчиком, либо он попадёт в детдом.

– Это всё слова, которые я также могу опровергнуть, – снова вступил Карпенко. – Игнатова утверждает, что считала Самохину единственной родственницей Павла, но при этом не отрицает факт знакомства с моим клиентом. На момент подачи заявления она уже была в курсе, что у мальчика имеются близкие родственники.

– Я не отрицаю. Но я не придала этому значения. В день нашей встречи ваш клиент был пьян в стельку! – Вера не сдержалась. – Видели бы вы, что творилось в квартире! Это было ужасно! Он алкоголик! Ему нельзя доверять ребёнка!

– Порочить имя моего клиента – не самая лучшая тактика, – усмехнувшись, заметил Карпенко.