— Может, не стоит, шеф? — скривился Никитос. — Сами, а? По-тихому?
— Поздно. Всё зашло слишком далеко, — мрачно ответил я, чувствуя к помощнику брезгливость. — Езжай с Маратом. Я с Васей догоню вас. Мне нужно пару секунд.
Никита козырнул и исчез. Я набрал генерала и сообщил о проблеме. Теперь она касалась не только нас: Иванченко мог работать на кого угодно. Он умный и подлый. Оттого я его и уволил. Теперь в аэропорту его будут ждать...
По-прежнему грязный после пожара, я взбежал на второй этаж и попал в другой мир: цветы, покой, шторы, подсвеченные лампами. Эля мирно беседовала с Мастером. Больше никого вокруг не было: все приводили себя в порядок после эпопеи с огнём. Она сидела, опираясь о сиденье широкого кресла, подалась вперёд. Я не видел её лица, только светлые волосы, собранные в хвост, узкую спину, красивые руки. И вместо того, чтобы броситься к ней и спросить, что в самом деле у неё было с Иванченко, вместо того, чтобы сказать хоть слово, я замер. Меня будто заморозили на месте. Горло стянуло.
Мастер посмотрел вопросительно. Пока Эля не увидела меня, я кивнул ему, развернулся и ушёл. Я ничего ей не скажу. И не спрошу. Она не при чём, она вне политики, интриг и прочей грязи. Остальное не важно.
Я спустился вниз, молниеносно поменял футболку, схватил документы, и через несколько минут мы с Васей выехали.
Ночь разворачивалась вдоль дороги тёмным веером. Она дышала на нас, как зверь, вышедший на охоту. Огни впереди — глаза чёрной пантеры, и горячее дыхание с трассы вдоль моря. Я должен был сосредоточиться, я должен был думать о шпионских играх и успел ли Иванченко скачать данные с моего ноутбука, зачем и кому он их продаст... Но мысли об этом пробегали, как электрические разряды, периодически шарахая по нервам, и пропадали. Впервые в жизни личное переживание встало на несколько ступеней выше деловых. Я внезапно и бесповоротно понял, что эта девушка нужна мне как воздух. И так же остро осознал, что она не захочет обо мне ничего слышать, стоит мне раскрыть рот.
Демоны кружили во мне, разрывая внутреннее пространство: "Да зачем она тебе? Мало ли других? Зачем говорить правду? И так всё складывается, окружишь её заботой и благами, что ей ещё нужно? Она сама говорила: не будем вспоминать о прошлом. Так и не будем!"
Потом взвивался гневный демон: "Какого чёрта она рассказала это?!" И вкрадчивый, со змеиным шелестом: "Ты ни в чём не виноват, ты сам тогда пострадал. А виноватых нет, Мастер же сказал. А разве Мастер ошибается? Расслабься..."
И хотелось забить в голову гвозди, чтобы они все заткнулись, чтобы опять оказаться не в этом хаосе, метаниях, гуле, словно взлетал над макушкой самолёт, а в тишине — ещё недавно возможной, блаженной.
Ещё не прошло и нескольких часов, как я смотрел на движения девушки на фоне заката, и она казалась мне неземным существом. Расслабленная, счастливая, нежная. Ветер играл её волосами, овевал её профиль, трогал розовые губы и проносился по моей коже, накрывая меня облаком её женственности. Моё сердце замирало, словно я влюбился впервые. И я чувствовал, что внезапно не одинок.
Мне хотелось защищать её, ласкать и знать, что она счастлива. Потому что от её улыбки я сам стал по-идиотски, зато по-настоящему счастлив. Словно радость, которую я искал в практиках, оказалась прямо тут.
Моя голова немного кружилась, тело плавилось от желания обладать, касаться, а сердце таяло, как солнечный диск в мареве над морем. Мне никогда не было так хорошо, и очень хотелось, чтобы она чувствовала то же самое.
А потом её слова сработали, как детонатор. Она даже не поняла, что произошло, но внезапно мой мир взорвался. Я был рядом, притворяясь целым, но с вывороченными наружу внутренностями.
Моё сердце продолжало биться во вскрытой грудной клетке, и я делал вид, что улыбаюсь. Год назад, пятого декабря я, как выяснилось, стал её палачом. Лично видел кучу железа в её теле; слышал, как она заплакала, когда было больно. Хирург сказал, что нужны ещё операции, значит, она снова будет страдать. Из-за меня. От собственных мыслей мозг продолжал взрываться.
А Никитос сказал, что я сбил собаку, бездомную дворняжку, и все проблемы закрыты — никто не подаст заявление, некому просто... Убью его! Каким-то чудом я его не придушил. Пока...
Я вновь выдохнул клубы гнева.
Демон справедливости в который раз буркнул в ухо, что не он, а я налакался в тот вечер и сел за руль. Я не справился с управлением! Я сам был демоном.
Демон, который решил топать к просветлению. Оборжаться!
Я расхохотался. И смех так дико прозвучал в нутре автомобиля, что Вася невольно покосился на меня: