Большинство из них шли, опустив головы, но все-таки я поймала несколько любопытствующих взглядов. Молниеносных, чтобы не привлечь внимания сопровождавших их СПП. Нет… не СПП…
Я резко повернулась, наблюдая за тем, как маршируют эти солдаты – спины выпрямлены, движения точно рассчитаны и будто скованы. Поверх черной формы на них были надеты алые жилеты.
Слегка сжав руку Лэйбрука, я заставила его сойти с дорожки и пропустить другую группу, направлявшуюся к боксам. И снова рядом с ними, спереди и сзади ровной колонны по двое шли солдаты в алых жилетах. Оружия при них не было. Никакого оружия. Когда и последняя группа подошла к нам, в моей голове прозвучал сигнал тревоги, и ужасное подозрение наконец превратилось в ошеломительное осознание.
Красные жилеты следовали за детьми, а их лица не выражали никаких эмоций. Совсем молодые, их лица все еще были пухлыми и округлыми. Может, моего возраста или чуть старше. Они заняли места СПП, которых теперь не хватало.
Это были Красные.
Глава двадцать четвертая
Между ужином и последней сменой, будь то работа в саду, на фабрика или уборка в столовой или в умывальных помещениях, у нас был свободный час. Дети возвращались в свои комнаты, и для перехода из здания в здание каждой группе было выделено свое время. Это означало, что удар по лагерю сработает, только если он будет разыгран правильно до последней ноты. Дети текли сине-зеленым потоком, сосредоточенные на том, чтобы оставаться незаметными и тихими и ничем не нарушить принятый размеренный темп.
Лэйбрук проводил меня до хижины, отпер дверь и с внушенной вежливостью придержал ее для меня. Я вошла внутрь, в последний раз посмотрев в его тусклые глаза. Я стерла из его памяти настоящее, заменила воспоминаниями о том, как он избивает меня, тащит по лагерю, заставила думать, что он был таким грубым, каким и хотел быть. Когда он развернулся и ушел в дождь, дверь закрылась сама.
По встретившей меня тишине я поняла, что девочки еще не вернулись. Их должны были перевести с работы на фабрике в сад, и скорее всего, они еще тащились сюда по грязи или стояли у низкого забора, ожидая разрешения выйти.
Бокс – мой дом – был таким маленьким. Один только взгляд – и ты уже видел все. Насыщенное коричневым пространство, разбавленное желтовато-белыми простынями на двухэтажных кроватях. Запах плесени смешивался с запахом немытого тела, и от этого не спасал даже тонкий запах древесных опилок. Через трещины в стенных панелях проникали серебристые лучи света. Ветерок шурша пробегал по хижине, следуя за мной, пока я обходила кровати, чтобы подойти к дальней стене.
Когда я увидела свое старое спальное место, на меня обрушилось знакомое беспросветное отчаяние. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться.
Косой дождь просачивался сквозь стену, и матрас уже отсырел. Я медленно подошла к нему и села. А когда я подняла взгляд на нижнюю сторону матраса Сэм, горло мое перехватило. Я провела рукой по пластиковой поверхности, которую обдирала по ночам, когда не могла заснуть.
– Прекрати, – прошептала я. – Прекрати.
Я ничего не могла с этим сделать. Я не могла вернуться и изменить решение, которое я приняла той ночью и проглотила таблетки, которые дала мне Кейт. Оставалось только двигаться вперед.
Хлопнула дверь. Они заходили молча, протискиваясь в узкие проходы между кроватями.
Вошла женщина из СПП и пересчитала их. Потом с легкой ухмылкой, она повернулась и посчитала и меня. И пока она не вышла, заперев за собой дверь, никто не двинулся с места. Но больше всего меня поразила Сэм, которая буквально вилась вокруг меня, и в ее лице читалось подобие надежды.
Ее медовые волосы были небрежно перевязаны лентой сзади, а лицо перепачкано черной грязью. Она выглядела смертельно уставшей, но ее поза, то, как она упирала руки в бока, то, как она выжидательно наклоняла голову, – это была Сэм. Это была настоящая Сэм.