С «Двенадцати стульев» в творчестве Гайдая началась длительная полоса экранизаций: «Иван Васильевич меняет профессию» (по пьесе М. Булгакова), «Не может быть!» (М. Зощенко), «Инкогнито из Петербурга» (Н. Гоголь), «За спичками» (финский писатель М. Лассила). Надо думать, в литературной классике режиссер нашел то значительное идейное содержание, которое спасало комедии от огорчительного разноса критиков.

Если же принять во внимание две более ранние экранизации, «Долгий путь» (В. Короленко) и «Деловые люди» (О. Генри), то нельзя не согласиться, что экранизации занимают в творчестве режиссера значительное место и потому требуют особого разговора.

Прежде всего не может не удивить необычайно широкий диапазон литературных произведений непохожих авторов — с различными почерками, с индивидуальным жанровым решением, с неповторимым идейным и эмоциональным содержанием.

Поскольку режиссер брал для экранизации, пожалуй, самые популярные произведения и далеко не всегда добивался на экране адекватных с первоисточниками результатов, то давал обильный материал для критических наскоков.

Собственно, экранизация известных литературных и драматургических произведений всегда связана с особыми сложностями и редко кому из режиссеров удается избежать нелицеприятных критических уколов. Одни, строгие поклонники литературной классики, обычно упрекают режиссера за искажение первоисточника, за отход от литературной основы, выдержавшей испытание временем. Другие, истые новаторы, ругают за нетворческий, иллюстративный перенос на экран событийной канвы произведения, за то, что режиссер находился в плену у автора-литератора.

Что касается Гайдая, то многие упрекали его за то, что он относился к классике без должного уважения, даже, можно сказать, был запанибрата с литературным материалом, вызывающим священный трепет. И все переделывал на свой, довольно легковесный лад. Начинались разговоры об упрощении, о недопустимом искажении и даже о профанации классического произведения. «Смотреть экранизации Гайдая,— говорили критики, — все равно что слушать Баха и Бетховена в джазовом исполнении». Однако среди критиков находились и сторонники режиссера, одобрявшие такой смелый творческий подход к литературному материалу. Они отвечали оппонентам, что Бах и Бетховен в джазовой интерпретации становится обычным явлением. И при этом получаются интересные произведения.

Да, у Гайдая завидная свобода и некая творческая вольность в распоряжении литературной классикой. Это вольность талантливого, уверенного в себе человека, имеющего к тому же свой ярко выраженный почерк, свой стиль. И при экранизации любого литературного произведения не избежать его режиссерского прочтения, его гайдаевских интонаций…

Режиссер не только переносит произведения прозаиков и драматургов в другое, экранное искусство, но и переводит всех их в иной жанр — жанр эксцентрической комедии. И в таком переинтонировании сказывается его сознательная творческая позиция.

Если говорить грубо и приблизительно, то вместо едкой иронии О. Генри, сатиричности Ильфа и Петрова, сарказма Булгакова, самоиронии персонажей Зощенко, желчи Гоголя, а также легкой, я бы сказал, сочувственной насмешки Лассилы у Гайдая господствует стихия всепокоряющей развлекательности.

Следует заметить, что вольный подход при экранизации классики отнюдь не открытие Гайдая. Такой метод свободного переноса произведений художественной литературы и театральной драматургии на экран начал применяться с первых шагов становления кинематографа, сначала в силу неразвитости зародившегося искусства, а позднее как сознательный акт, сознательная творческая позиция. Была даже придумана оправдывающая авторов и режиссеров приписка — «по мотивам».

Возникновению такой творческой позиции способствовало, видимо, два фактора. Во-первых, различие выразительных средств литературы и кино. Оно делает очень трудным и даже невозможным полный и точный перенос на экран сложных литературных произведений с пространными описаниями тончайших душевных движений и переживаний действующих лиц и с подробной психологической мотивировкой их поступков. Во-вторых, совершенно различные индивидуальные творческие данные двух художников, литератора, скажем, и режиссера,— те творческие данные, которые определяют стиль произведения. Так называемый почерк постановщика, бывает, очень сильно противится адекватному переносу на экран литературного произведения. Поэтому каждый режиссер предпочитает творить, исходя из своих внутренних данных, а не подлаживаться под чью-то манеру и, возможно, под чуждый ему стиль. К тому же каждому из них гораздо престижнее чувствовать себя творцом, а не простым толкователем и добросовестным переносчиком на экран известной классики.