— Облезешь, — не отрывая восхищенного взгляда от жены, посулил Горыныч. — То же мне магозоолог выискался.

Степан тестю ничего не ответил, но кулаки размял.

— И правда, Костенька, не лез бы ты, куда не надо. Все-таки девочки — чудо расчудесное, нельзя к ним с таблицами измерительными соваться.

— Вася, и ты туда же, — обиделся бессмертный исследователь. — Я же для науки!

— Кончай базар, — решительно остановила начинающуюся перепалку Яга. — Сорвете обряд, все у меня облезете. Ясно? Тогда помогайте, — велела она, доставая из кармана шкатулочку. — Держи, Костя. Смотри, не урони.

— Ага, — опомнился он.

— Что там у тебя? Кровь Сирина?

— Она самая, — кивнула ведьма. — На стол ее ставь. И воду живую тоже бери. Замечательно. Осталось Жар-птицыны слезы получить.

— Я по команде плакать не умею, — прозвучало в виноватом Любашином щебете.

— Не волнуйся, ягодка, — утешила Кащееву дочку ведьма. — Помогу я тебе. Садись к Горынычу на плечо…

— Почему это к нему? — обиженно выпрямился воевода новгородский. — Я муж.

— Огнеупорный он, — ответил уязвленному Степану Аспид. — А ты запросто погореть можешь. Муж.

— Мус — поддержала отца Хельга. — Объелся гус.

— Груш и яблок, — чмокнул ядовитую дочуру гадюк.

— Не отвлекаемся, — нахмурилась Яга. — Люба, долго тебя ждать? Слезы добывать надобно.

— Как-то это настораживающе прозвучало, — взволнованная птица опустилась на широкое дядюшкино плечо.

— Готова? — сурово глянула на нее Ягишна.

— Да. О грустном думать надо?

— Зачем? — озадачилась ведьма.

— Чтоб заплакать, — неуверенно предположила царевна. — По системе Станиславского…