Аль-Мадар тотчас же принял их в своей палатке, надеясь, что они привезли известие о французах, которое поможет ему получить награду, не возвращаясь в блед.

— Вы догнали их? — спросил он.

— Да, — ответил получивший золотые монеты от Рибо, — и можем прибавить, что они едут сюда, потому что мне удалось рассмотреть их в то время, как они в кустах снимали свои палатки. Однако я заметил одну вещь, которая меня беспокоит.

— Говори скорей.

— Когда я с ними расстался, все были на конях; когда же увидал их едущими перед собой — у троих лошадей не было.

— Они пали от утомления.

— Нет. Пропустив их мимо, я вернулся на место их стоянки и увидел трех лошадей в луже крови. Кто-то зарезал их.

— Что же ты думаешь по этому поводу? — спросил аль-Мадар с нетерпеливым движением.

— Если ты не пошлешь им навстречу махари, то тебе придется ждать очень долго.

— Сколько их?

— Четырнадцать.

— У нас хватило бы скакунов для всех. Мне самому хочется поскорей добраться до Атласа и избавиться от этих людей.

Он позвал своего помощника и отдал ему несколько приказаний.

Через десять минут два бедуина выехали из лагеря с шестнадцатью вполне оседланными верблюдами-бегунами, направляясь на восток.

Этот отъезд, конечно, не укрылся от пленников.

— Они поехали навстречу спаги! — воскликнул тосканец, у которого сердце екнуло. — А папаша Хасси и марабут пропали. Если через двенадцать часов их не будет здесь, нас повезут в блед, и тогда нас не спасут ни кабилы, ни сенусси. Дело идет к концу, не правда ли, граф?

Мадьяр подошел к Афзе, насколько ему позволили веревки.

— Звезда Атласа не испугается смерти? — спросил он взволнованным голосом.

— Нет, господин, — спокойно ответила Афза. — Если мне дадут умереть рядом с тобой, я без страха буду смотреть на ружья солдат, направленные против нас. Мне только тяжело уйти из жизни, не увидавшись с отцом. Жизнь моя принадлежит тебе. Если тебя убьют, и я хочу пасть рядом с тобой.

День тянулся без конца для несчастных, привязанных в палатке, откуда они не могли видеть происходившего в лагере. Энрике по временам начинал бранить бедуина, но не в глаза, так как тот был настолько благоразумен, что весь день не показывался. Он был уверен в своей удаче и не желал попусту портить себе кровь.