В Голливуде, если ты работаешь по профессии и зарабатываешь, этого достаточно, чтобы быть уважаемым человеком, даже если за десять лет ни один из твоих сценариев не дошел до экрана. Ты — профессионал. Тебя нанимают серьезные продюсеры (настолько серьезные, чтобы по-взрослому оплачивать твой труд, а не это «ну набросай, что тебе стоит»). Российский зритель (а зачастую и обозреватель) требует от тебя не просто фильмографии — нет. Если твоя фильмография не состоит из «Сталкера», «Криминального чтива», «Крестного отца» и «Форреста Гампа» одновременно, ты сбоку проходил. Если ты не великий, то ты никто. Одни скажут: «О да!», другие: «С пивом потянет», третьи же заявят громче всех: «Автор “Черной молнии” (“Притяжения”, “Горько”, “Я худею”)? Ясно, дальше можно не читать» (вставить нужное: ...).
Так вот, с 2012 по 2019 год на экраны кинотеатров и телевизоров не вышло ни одной моей работы. Семь лет. За это время я женился, стал отцом, два раза сменил место жительства и, как рассказывают, полностью обновил все клетки в своем организме.
За это время непонятно что происходило со мной-сценаристом. Потому что какой ты сценарист, если нет фильмов? Не пришло ли время представляться учителем? (Спойлер: хрена лысого.)
Все это время я работал. Вру: нет, не все время. Был период, наверное, в полтора-два года, когда работы не было. Перед этим грянул кризис 2014-го, перекрыли финансирование, все затянули пояса, коллеги говорили, что «на каналах не платят», снималось мало. И посреди этого застоя мы с женой дерзко ушли в дауншифтинг (попросту говоря, укатили в Азию на пять месяцев). По возвращении, собственно, все и началось. То есть за последовавшие полтора года по-прежнему кто-то появлялся, что-то предлагал, кто-то муторнейшим образом морочил голову год с пятистраничным синопсисом, пропадая на месяцы, и в итоге даже не удосужился сообщить, чем все кончилось. Но толком ничего не было.
Мне уже трудно сейчас вспомнить те ощущения финансовой неопределенности и проедания накоплений. Ощущения эти, несомненно, были не из приятных, но почему-то сейчас мне кажется, что моя тревога, связанная с более глобальными вещами (сколько фильмов в фильмографии? достаточно ли они хороши? в какой степени они мои? где новые? чего я стою?), хоть и уступает в децибелах звонящей в колокола панике затягивающегося безденежья, а все же мутит и зыбит глубже в груди, назойливее и свербливее.
Я не жалуюсь. Но мы же тут как бы откровенничаем, да?
Краткое содержание предыдущих серий.
Сценаристы много говорят о «кладбище сценариев». Оно есть у каждого. Что это такое, можно понять абстрактно, теоретически, но по-настоящему словами этого не передать. Представьте себе, что каким-то чудодейственным образом в вашей жизни появился дополнительный круг общения. Новые друзья, взрослые, дети, мужчины, женщины. И там целая жизнь. Любови, драмы, друзья мечты, люди, с которыми рискнешь дружить, только отделившись экраном, герои и подлецы, чудеса и жесткая действительность. Не просто жизнь, там
И потом тебе сообщают, что они все умерли и их удивительные приключения и драмы никому не нужны, потому что кто-то кому-то не дал денег, или кто-то где-то решил, что тренд нынче где-то не здесь, или надо попроще, или кто-то просто перегорел. Что-то «не склалось», в общем.
Никто не впускает в свою голову этот персонажный мир в такой степени и в таком объеме, как сценарист. Никто. Более того, этим в полной мере невозможно ни с кем поделиться. Вам крупно повезло, если в вашей жизни есть любимый человек, которому интересно слушать вас бесконечно, читать и обсуждать ваши сценарии, или единомышленник, который понимает вас с полуслова. Но и они не могут проникнуть к вам в голову, все увидеть и почувствовать. Человек, говорят, непознаваем. Потому и одинок. Человек с десятками миров в голове тем более непознаваем. Мне кажется, люди занимаются творчеством именно по этой причине. Выразить себя развернуто в созданной сюжетной вселенной и сделаться чуть менее непознаваемым. Пусть никто не говорит вам, что для писателя кино это неактуально лишь потому, что есть еще продюсер, режиссер, актеры, монтаж... Просто давайте дописывать письмо дяди Федора в стилистике дяди Федора, тогда мама и папа не будут падать в обморок.
По этой же причине люди влюбляются. Это решает проблему одиночества не потому, что кто-то физически находится рядом, а потому что влюбленные познают друг друга, как никто другой, иначе, чем папа, и мама, и лучший друг.
Не возьмусь считать, сколько мертвых сценариев было в моей жизни. Не хочется. Одним из них был двадцатисерийный сезон очень сложножанрового сериала: мистика, фантастика, драма, приключения, безумные повороты. И ведь подумалось с самого начала: ну где ты видел на нашем ТВ проект а-ля Джей Джей Абрамс, да еще скрещенный с достоевщиной? Но автору хочется верить. Продакшну нравилось, канал говорил, что хочет: значит, будет. В первый раз. Что-то меняется.
Писал сам все двадцать серий: сквозные линии, индивидуальные кейсы, разбирался в историческом контексте, продумал общий сюжет на три сезона вперед. Сложный проект. Писал года три. До тех пор, пока канал, который читал это все три года и говорил «как здорово», вдруг не решил, что это ненужная свистопляска и следует обрубить ее до чего-то классического и привычного. Что бы это такое могло быть и зачем строить дворец, чтобы переделать его в панельный дом, я не имел понятия. Полторы тысячи часов работы. Неведомое количество часов погружения в материал, целая вселенная в оперативной памяти, в активной обработке. Заказчик искренне не понимал, что тут такого. Ну переписать немного. Все же переписывают.
В тот раз шарахнуло хотя бы не внезапно. Была надежда, что найдется решение, заинтересуется кто-то другой, и смерть проекта пришла уныло и неспешно. Но после этого я несколько лет отказывался писать сериалы. Если отрубили руку в городе N — кто в своем уме посетит снова этот славный городок?
Пусть эта сложность будет сложностью номер один. От тебя ожидают «полного погружения», «воодушевленности», хотят, чтоб ты горел своим сюжетом, тащился от него — но при этом каким-то образом все это время сохранял холодный рассудок и умел все забыть или переделать по мановению руки. Бывает еще такая прелесть, когда проект встает на паузу, а через год-два, спустя полдюжины других текстов, объявляется заказчик, такой нарядный, и говорит: «Давай срочно все переделаем. Разводи заново свой огонь на пепелище — хоть дровами, хоть бензином». Да я не помню уже ничего из того проекта. Ничего не чувствую. Я это все закопал, чтоб не пекло, а бензином, какой остался, заправил уже другую машину, вон она, пыхтит, разгоняется, пожалуйста, не тормози меня, ради всего святого.
Я по-прежнему умею распаляться. Но уже медленнее и осторожнее. Сдержанно и не с разбегу. И когда это происходит, я не уверен, что горит так же сильно, как в начале карьеры. Скорее всего, это даже правильно. Суп варят долго и на среднем огне. Если, конечно, нужен именно суп.
Сложность номер два — работа вдолгую. Ты ждешь результатов годами. Ты хочешь кричать всему миру: я написал такую офигительную вещь! Но ты не можешь этого сделать, потому что это глупо. Потому что нет такого кина. И ты не знаешь, ни чем это станет на экране, ни когда оно этим станет и станет ли вообще. Это фильм Шрёдингера. Он есть, и его нет. Сложность номер два — это существование в неопределенности.
Я вообще терпеливый, но мне надо побыстрее. Мне не совсем чуждо тянуть лямку. Но это бесконечное ожидание нужно как-то мирить с нутром, которое все равно неизбежно хочет результатов, ясности, закрыть гештальт, пополнить фильмографию, почитать отзывы, что-то кому-то доказать. Хочет подтверждения, что оно является тем, кем себя считает, это нутро.
Жизнь в постоянной неопределенности... У Дугласа Адамса в одной из книг серии «Автостопом по галактике» есть такой космический корабль, который работает на принципе