В ответ этот маленький живой человек с огрубевшей от постоянных порезов кожей на руках говорит:
– Хорошо, Ваше Величество. Вы умеете ставить цели. Но только посмотрите на рисунки! Видите, как я показал короля и его дворян перед замком? – И он показывает мне новые рисунки. – Смотрите, вот герцог Норфолкский, герцог Саффолк Чарльз Брэндон, сэр Томас Сеймур. Вот, Ваше Величество, смотрите, это ваш благородный брат!
Он действительно сделал хорошие четкие наброски с изображением окружения короля. Кто-то из них в доспехах с развевающимися стандартами, а за их спинами видны крохотные лошади в боевой амуниции и пушки, из жерл которых вылетает дым и искры.
Я смотрю на четкий профиль Томаса Сеймура и с трудом произношу:
– У вас они совсем как живые… Я могу оставить себе эти наброски?
– Да, король здесь очень похож, – мастеру явно приятна похвала. – Берите, Ваше Величество. Возьмите вот этот. Я приготовил эскизы и для стекольщиков. А вот здесь изображен момент, когда падают стены. Это великий момент! Как падение Иерихона для Иисуса Навина.
– Да, – говорю я, размышляя, разумно ли будет оставлять у себя эскиз к портрету Томаса. Да, прямо по центру здесь изображен король, а драгоценный профиль Томаса виден только с краю. Никто не может, глядя на эту картину, определить, что я храню ее только ради образа этого человека. Я вполне могу запереть его под замок вместе с моими книгами и рукописью Псалтири, которую я перевела. Или же могу спрятать его в своей Библии, и никто так и не узнает, чье лицо я буду искать, открыв эту страницу.
Хоун показывает мне другие эскизы, которые он выстроил в определенной последовательности, рассказывая в картинах историю завоевания Франции, создания союза с Испанией и триумфально завершившейся осады. Окно в часовне решено украсить темами благодарения и празднования победы. Там будет ангел, благословляющий всю кампанию, и король, торжественно въезжающий в городские ворота под сенью лавровых листьев.
– Я закончу этот витраж к приезду короля, – обещает мастер. – Я завтра же отправлюсь в Кент, отвезу туда стекло и вставлю его прямо там, дабы не разбить готовый витраж в дороге. Мы успеем. Когда он войдет в Кент, свинец на швах еще не остынет, но витраж будет готов.
Я позволяю ему собрать свои бумаги и приготовиться к прощальному поклону и подвигаю к нему предложенный мне портрет Томаса вместе с другими набросками.
– Разве вы не хотели их оставить себе, Ваше Величество? Может быть, сделать для них рамку?
– Не стоит, я дождусь всей картины в стекле и в полном размере, – безразлично говорю я.
Екатерина Говард отправилась на виселицу за одну записку, адресованную Томасу Калпепперу. Глупую записку, написанную детской рукой, с ошибками, со следами слез и с вопросом о его благополучии. Мне нельзя хранить у себя ничего из того, что можно будет использовать против меня. Даже набросок его профиля, виднеющегося среди толпы. Даже такой малости.
Прибытие короля в замок обставлено как маскарад. Из этого события сделан настоящий праздник. Слуги и обершталмейстер короля согласовали все до мельчайших подробностей с моими слугами, и каждый из нас знал свое место так досконально, словно мы разучивали сложный танец.
В восемь часов благодарные жители Кента стали собираться по обе стороны дороги, ведущей к замку, а солдаты охраны встали цепочкой, чтобы сдерживать восторженную толпу и, на тот случай, если восторг будет недостаточно бурным, задавать тон в ликовании.
Садовники и строители возвели триумфальные арки с ветвями лавра, на башнях замка стоят горнисты, а у самого входа в замок стоят наготове музыканты.
И вот уже слышен стук копыт первых всадников, и я со своего места у ворот в замок, где стою вместе с принцессами с одной стороны и принцем с другой, уже вижу приближающиеся и бьющиеся на ветру королевские знамена.
Короля невозможно не заметить – он великолепен в своих черных итальянских доспехах, лишь подчеркнутых доспехами его огромного боевого коня. Этот всадник выделяется среди всех: он крупнее, ярче и выше всех остальных всадников, шествующих по дороге.