— Я не знал. — Это было единственное, что он в состоянии был в тот момент сказать.

— Никто не знал, — ответил Шиман. — Никто не хотел знать. Даже в больнице. Я отвез его туда сам, потому что по телефону 911 мне даже не могли сказать, когда приедет «скорая». Собственно, ничего особенного. Из этого не стоит делать истории. Луи уже было тяжело дышать. Так случалось всегда, когда у него поднималась температура. Я отвез его в больницу Элмхарст.

— Они что, не хотели его брать?

Шиман был в трансе, и другой на месте Мудроу скорее всего удалился бы, оставив его в покое. Но Стенли был профессионалом, он десятки раз брал показания у родственников жертв. Он знал, необходимо дать Шиману выговориться.

— Когда попадаешь в муниципальную больницу, то первый, кого ты видишь, вовсе не медсестра, — сказал Шиман. — Тебя встречает охрана. Когда мы подъехали на такси, Луи уже был без сил. Я понес его на руках. Он совсем ничего не весил. Он сгорал у меня на глазах.

— А что охранники? Они пытались тебя остановить?

— Нет. Один охранник посмотрел на Луи и пошел искать медсестру. Понимаешь, уже потом я узнал, лучше бы мы вызвали «скорую» этой больницы, тогда все бы занесли в журнал, и они не имели бы права оставить больного надолго без присмотра, иначе их можно было бы за это привлечь к ответственности! А если ты приезжаешь своим ходом, очень сложно доказать, что ты приехал куда надо. Медсестра пришла минут через пять. Охраннику пришлось тащить ее за рукав. Естественно, она была не в восторге, тем более разозлилась, когда увидела Луи. «СПИД», — бросила она, будто палкой ударила. Единственное, что я могу сказать об этой суке хорошего, — так это то, что она не заставила нас ждать в приемной. Там было, наверное, человек двадцать со СПИДом. Нужно видеть, как они пытались сидеть на этих пластмассовых стульях. Большинство пришли сами и не были в таком ужасном состоянии, как Луи.

Мудроу сел на диван. Терпение и внимание — самые важные вещи в подобных ситуациях.

— Муниципальные больницы — это вообще мрак, и за последние пятнадцать лет они стали еще хуже, — сказал он.

— Да, — согласился Шиман. Он поднял на Мудроу глаза, опухшие от слез. — Вот чего я не смог сделать для Луи, так это положить его в частную клинику. Надо было купить ему страховку, но сначала я об этом не подумал, а потом стало слишком поздно. Никто бы не продал страховой полис человеку со СПИДом. Они там тоже не сумасшедшие.

— Так что тебе пришлось полагаться на государственную медицину?

— Да, именно так и случилось. Хотя в принципе это ничего не изменило. Медсестра нашла для Луи койку в коридоре, потому что все палаты были забиты. Черт возьми, и коридоры тоже забиты! Там везде лежали люди. Они плакали, стонали, пукали. Один пьяница так истекал кровью, что она капала у него сквозь матрас. У него была разбита голова, и он руками держал свою повязку. Никто ничем не хотел ему помочь. Медсестра секунд пять слушала сердцебиение Луи и велела ждать врача. Когда я сказал, что Луи необходима немедленная помощь, она заявила, если я буду дебоширить, то охранник просто выведет меня. И добавила: сейчас в больнице семь медсестер и шесть врачей вместо двенадцати медсестер и восьми врачей, и к тому же это случилось в пятницу вечером — к ним поступило пятеро пациентов с огнестрельными ранениями, так что нам с Луи ничего не оставалось, кроме как ждать.

Шиман помолчал, переводя дыхание. Он внимательно наблюдал за Мудроу. Особенности взаимоотношений с Луи Персио как бы отторгали его от всего остального мира.

— Как мне следовало поступить? Я не подозревал, что положение Луи настолько критическое. Думал, доктор вот-вот придет. А Луи разговаривал со мной. Он снова и снова повторял, как был счастлив, когда я к нему вернулся после тюрьмы, ведь он этого не ожидал. В который раз рассказал про родителей, выгнавших его из дому после первого привода в полицию: узнав, что он голубой, они выгнали его навсегда и прислали письмо с запрещением появляться в семье даже на праздники. Луи попросил, чтобы в день его похорон я отправил им письмо. Он говорил очень тихо, и я не все мог разобрать. Там ведь сумасшедший дом. Один орал по-испански. Его приковали к постели наручниками и вызвали охрану. Охранники прижимали его к кровати, пока медсестра не сделала укол. Не знаю уж, что она ему ввела, но через двадцать секунд он начал улыбаться широкой беззубой улыбкой и повторять: «Спасибо, спасибо!» Я и Луи засмеялись, мы думали, этому мужчине становится лучше, а он вскоре перестал дышать. Я громко закричал, и, наверное, врач подумал, что Луи умер. Врач был китаец. Он посмотрел на Луи и покачал головой: «Нет, нет. Мне очень жаль».

— У тебя есть что-нибудь выпить? — помолчав, спросил Мудроу.

— Я не хочу.

— Зато я хочу, — сказал Мудроу. — Сделай одолжение, если у тебя что-нибудь есть, скажи где.

— Посмотри в холодильнике. Там должна быть бутылка водки.

Мудроу достал бутылку, два стакана и вернулся в комнату. Должно быть, ситуация со стороны выглядела забавно: бывший заключенный в трауре и бывший полицейский. Такую парочку не часто увидишь. Вечная проблема для полицейского: в какой-то момент надо начать разговор о деле с человеком в горе, несмотря на его страдания.

— Я же сказал, не хочу. — Шиман показал на второй стакан.