Главными проблемами Черчилля, как министра колоний, были Ближний Восток и Ирландия - оба региона находились в состоянии хаоса. На Ближнем Востоке распадалась потерпевшая поражение в войне Оттоманская империя. Согласно мирному договору Турции была предоставлена лишь та территория, которую она занимала в Малой Азии. Болезненно происходило политическое оформление прежних частей Оттоманской империи. Эмир Фейсал появился на Версальской мирной конференции в белых одеждах и выступил в пользу арабского самоопределения. Однако великие державы игнорировали это самоутверждение, они обсуждали проблемы Ближнего Востока между собой. В конечном счете английские и французские представители хладнокровно разделили Ближний Восток так, как это происходило в девятнадцатом веке. Король Хусейн получил королевство Хиджас (ныне являющейся западной частью Саудовской Аравии), Франция получила Сирию и Ливан, Персия оказалась протекторатом Англии, Месопотамии (нынешний Ирак) и Палестина оказалась в британской сфере влияния. Это позволило Британской империи наладить прямую связь между имперскими владениями в Азии и Африке - через Египет и Персидский залив.
Возникающей большой проблемой оказалось решение проблем Палестины. Еще в декабре 1917 г. министр иностранных дел Бальфур провозгласил “образование национального очага еврейского народа” и обещал помощь английского правительства в достижении этой цели. Когда Черчилль стал во главе министерства колоний, зарождающаяся ближневосточная проблема была одной из главных, полученных им в наследство. Отношение к Палестине у Черчилля сформировалось еще в 1908 г.: “Господство над Иерусалимом должно быть нашей целью. В будущем мы овладеем им”. Черчилль полагал, что владение контрольными позициями в этой части Ближнего Востока абсолютно необходимо для консолидации империи. Он полагал, что этим интересам соответствует возглавляемое Вайцманом создание нового государственного образования на берегах Иордана. После окончания мировой войны он противопоставлял сионизм и большевизм, приходя к выводу, что, в отличие от “абсолютно деструктивного” большевизма, сионизм предлагает собой “более простую, более частную и более достижимую цель”. Черчилль считал, что сионизм следует использовать для создания дополнительных связующих звеньев между африканскими колониями и Средиземноморьем, Гибралтаром и Мальтой. Эта гигантская имперская дорога нуждалась в укреплениях вокруг Иерусалима и Черчилль постарался использовать в этих целях сионизм. Далеко не все его коллеги стояли на таких же позициях, многие из английских военных полагали, что англичанам гораздо выгоднее принять сторону арабов в Палестине - это обошлось бы дешевле и более надежно связало бы империю.
Вскоре после занятия кабинета министра колоний, где он пробыл двадцать месяцев, Черчилль отплыл в Восточное Средиземноморье. На южном берегу Франции он взял на борт Клементину. Его задачей было принять Ближний Восток - Британская империя перенимала его от империи Оттоманской. (Лорд Керзон сказал, что Уинстон отплыл «провозглашать себя королем Вавилона»). Он взял с собой знаменитого полковника Лоуренса, превосходно говорившего по-арабски и воевавшего вместе с арабами против турок. Тот склонялся к поддержке арабского дела в возникающем межобщинном конфликте в Палестине. (Во время войны, как известно, он сумел убежать из плена, вынес пытки и был примечательной исторической фигурой. Совсем недавно король Георг V предложил Лоуренсу орден Бани, но тот, демонстрируя отсутствие честолюбия, вежливо отклонил награду, оставив монарха в состоянии шока).
Прибытие Черчилля в Каир оказалось знаменательным политическим событием. Несколько недель назад он публично определил Египет как важную часть Британской империи, и это определение было молниеносно процитировано всеми арабскими газетами. В результате студенты Каирского университета забастовали, а египетские интеллектуалы постарались забросать Черчилля камнями. Но это не поколебало взглядов Черчилля. На Конференцию в Каире (она открылась 12 марта 1921 г.) Черчилль созвал губернаторов, комиссаров и генералов британской администрации со всех районов Ближнего Востока и прилегающих районов Африки. Из 38 участников конференции 36 были англичанами. Возможно это было последнее - почти фантастическое - зрелище мощи британского колониализма. Он жил в отелях из бронзы и мрамора, беседовал с прямыми потомками Мухаммеда по поводу земель, бывших центром цивилизации тогда, когда англосаксы ходили в звериных шкурах.
Избрали двух королей: Ирака и Трансиордании. Лоуренс Аравийский был достаточно откровенен, чтобы признать чисто декоративный характер происходящего: эту проблему они с Черчиллем уже “решили за обедом в ресторане “Шип” в Уайт-Холле”. Позднее Черчилль так описал свои деяния на Ближнем Востоке: “Однажды в воскресный полдень я поместил эмира Абдуллу в Иорданию”. Важным вопросом было удовлетворение пожеланий сионистских организаций - Черчилль полагал, что этот элемент укрепит имперские связи. Верховный комиссар Англии в Палестине получил от Черчилля инструкции способствовать расселению иммигрантов.
Черчилль и Лоуренс вели себя как всемогущие владыки Ближнего Востока. Фейсал и Абдулла как в средние века послали своих сыновей учиться в Англию, словно те были заложниками. Черчилль мог говорить без сдерживающих тормозов учета общественного мнения и соображений этикета. В своей книге “Семь столбов” Лоуренс Аравийский описывает энтузиазм Черчилля в укреплении позиций Британии в этом районе мира. “Мы занимались приведением в порядок местных дел. Подопечные страны делали шаги вперед, наши интересы оказались сохраненными и укрепленными”. Историк Дж.Моррис позднее так подвел итог колониальной деятельности Черчилля: “Дороги в Индию были укреплены и контролировались как никогда прежде. Нефтяные месторождения Ирана и Персидского залива, нефтеочистительный завод в Абадане - все это стало надежным британским владением”. Оригинальным было решение Черчиллем проблем британского контроля над Ираком. С целью экономии средств казначейства он вывел войска из Ирака и поручил контроль над страной королевским военно-воздушным силам - они впервые осуществляли подобную миссию. С завидной легкостью Черчилль приспосабливал технические новшества для укрепления империи.
Завершив колониальное строительство на Каирской конференции, Черчилль объехал Египет. Он знал, что не может быть популярным и что толпы готовы забросать его камнями. Министр путешествовал по Египту в броневике и созерцал сфинкса и пирамиды в одиночестве, сидя (довольно неловко) на верблюде. В Иерусалиме он посадил дерево. Выступая в палате общин, Черчилль говорил о страхе арабов перед тем, что в “следующие несколько лет они будут поглощены тысячами эмигрантов из Центральной Европы, которые лишат их земель”. Сам Черчилль считал, что еврейская эмиграция будет “очень медленным процессом”. В личных бумагах Черчилля найдены расчеты, что сионистское государство будет иметь население от 3-х до 4-х миллионов (именно нынешнее население Израиля).
Свое общее впечатление Черчилль выразил позже: «В Африке земля плодородна, а люди покорны. На Ближнем Востоке земля суха, а люди жестоки».
Находясь в узловом центре британской империи, Черчилль размышлял о ее будущем в свете цены, которую заплатила Британия за победу над континентальным соперником. Ослабление стало сказываться по меньшей мере, в двух местах. Первую проблему представила собой Турция. Потеряв империю, она теперь владела лишь Малой Азией, но премьер-министр Ллойд Джордж поддержал главу греческого правительства Венизелоса, проводившего политику выдворения турок из Европы и Западной части Малой Азии. Черчилль не одобрял эту политику: Британия, ставшая после войны “величайшей мусульманской державой в мире”, не могла, по его мнению, следовать антитурецкой линии - это было бы фатально для ее престижа в мусульманской части тогдашней большой Индии. Турки, покончив с внутренней враждой, под руководством Кемаля Ататюрка мобилизовали внутренние ресурсы и вытеснили греков из Малой Азии. Это было поражение линии Ллойд Джорджа, и это сказалось на общем влиянии Англии в Восточном Средиземноморье. Здесь Лондону не удалось нейтрализовать Босфор и Дарданеллы, создать свою базу и превратить Константинополь в оплот своего влияния.
Вторым фактором уменьшения имперского могущества Англии явилась неудача решения ирландского вопроса. Первая колония Британии, завоеванная еще три века назад Кромвелем, встала на путь самоопределения. Министр колоний, выступая перед избирателями в Данди 24 сентября 1920 г., твердо указал, что создание “сепаратной республики Ирландии” нереально. Но ирландское освободительное движение вышло за обозначенные Лондоном барьеры. Впереди было или применение силы, или определенные уступки. Черчилль склонялся к предоставлению Ирландии статуса доминиона - поставить Эйре на один уровень с Канадой, Новой Зеландией, Австралией, Южной Африкой. Он объяснил прибывшим в Лондон представителям движения за ирландскую независимость, что последует, если они не подпишут соглашения с Британией: английские войска вторгнутся в Эйре и продиктуют свои условия.
Однако ирландское движение за независимость уже перешагнуло рамки требований о статусе доминиона. В результате состоявшихся в Лондоне переговоров между лидерами движения за независимость Ирландии, с одной стороны, Ллойд Джорджем и Черчиллем, с другой, стало ясно, что Англия может удержать Ирландию в пределах империи лишь при помощи массированного военного принуждения. После потрясений первой мировой войны такой образ действий уже не мог получить одобрения большинства английского населения. Парламент южной части Ирландии (ныне республика Эйре) принял свою собственную конституцию. Свободное государство Ирландия было принято в Лигу наций. Британия начала уступать позиции и на этот раз уже в пределах Европы - на юго-востоке и в Ирландии. Выполняя непопулярные миссии, Черчилль начал терять влияние и престиж в правящих кругах Британии, он терял влияние также и среди английской общественности. Совокупность ряда факторов: победа советской власти в России вопреки политике Черчилля, неудача попытки укрепиться на Босфоре и Дарданеллах, явное поражение в ирландском вопросе привели к разочарованию Черчиллем как политиком.
Размышляя над мировой стратегией своей страны в начале 20-х годов, Черчилль начал утверждаться в убеждении, что Англия уже не может вернуть себе могущества, которым она владела почти весь XIX век. Достаточно емко ситуацию определил Бонар Лоу, лидер консервативной партии, который в 1922 г. заявил: “Мы не можем выступать в качестве полисмена всего мира”. Эти слова Бонар Лоу можно считать эпитафией “золотой эре империи”. Стало ясно, что неповторимо то положение, когда решения, выработанные в Лондоне, были обязательными едва ли не для всего мира. Последние из имперских деятелей еще сражались. Ушедший к отставку начальник имперского генерального штаба Генри Вилсон оценивал умиротворение национализма в Ирландии, Индии и Египте как часть проблемы: “Или мы правим ими, или они правят нами”. Черчилль столь же был против того, что он называл “арьергардными боями”. Он, пожалуй, впервые говорит, что является “консерватором по принципам и либералом лишь из симпатии”. Так подспудно готовится вторая большая политическая трансформация Черчилля.
1921-й год был тяжелым годом для Черчилля в личном плане. В Париже брат Клементины, 33-летний морской офицер совершил самоубийство. Летом его мать - леди Рэндольф Черчилль упала с высокой лестницы и ей пришлось ампутировать ногу. 23 августа скончалась от дифтерии его четырехлетняя дочь Мэриголд. Черчилль пытался уйти от посуровевшей действительности в историческое сочинение. В поезде, идущем на юг Франции, в Канны он заставил своего друга и политического патрона Ллойд Джорджа в этом последнем совместном путешествии прочитать две первые главы истории Первой мировой войны - «Мировой кризис». Он вернется в Лондон 7 января 1922 года с основой «Мирового Кризиса». Полтора месяца, проведенные врознь, нехарактерны для четы Черчиллей, возможно лишь второй такой счастливой четы после супругов Ггладстонов. А Клементина вынашиывала их пятого ребенка - дочь Мэри, будущую леди Соэмс - самую уравновешенную и счастливую из детей Уинстона Черчилля.
Отметим, что и Уинстон и Клементина посетили в это время французскую Ривьеру - популярное для видных англичан место в 1920-ые и 1930-ые годы. Даже скушный Бонар Лоу посетил эти места, что говорить о других: Бивербрук жил в Монте Карло, Ллойд Джордж в Ницце, Ф. Смит в Каннах. В прибрежных отелях не умолкала английская речь. Возможно дело в том. что авиация еще не открыла пути в Северную Африку и Центральную Америку. Только через несколько лет Скотт Фитцджеральд доказал в «Ночь нежна», что Кот д’Азюр лучше летом, чем зимой. В любом случае теперь уже нельзя было представить себе министра иностранных дел Британии, который не выезжал бы заграницу на протяжении
Черчилль встречается с премьером Ллойд Джорджем не только на юге Франции. Лорд Ли Феэрхэм предоставляет свое загороднее имение Чеккерс «как место восстановления сил» британским премьерам. 6 февраля 1921 года Уинстон Черчилль пишет из Чеккерса Клементине: «Возможно, когда-нибудь ты будешь жить здесь. Это то, чем ты восхищаешся - своего рода музей истории, полный сокровищ - но довольно прохладный - в любом случае превосходное поместье».
И летом 1922 года Черчилль находит нечто похожее для себя - поместье Чартвел в Кенте. Всего лишь 24 мили от Вестминстера, Чартвел господствовал над небольшой долиной. Елизаветинский дом был перестроен при королеве Виктории. Клементину очаровал холм с прекрасным видом на окрестности. Четыре следующих десятилетия их жизни будут связаны с этим домом, купленном в сентябре 1922 года за 5 тысяч фунтов. Чартвелл был радикально перестроен и Черчилль провел здесь первую ночь только в 1924 году. Но сегодня с Чартвеллом может соперничать только Гайд-Парк Рузвельтов на Гудзоне в качестве исторических гнезд западного мира. В обоих местах почти физически ощущается присутствие хозяев, чей ум, идеалы и дела сформировали современный мир.
* * *
Собственно в 20-х годах началось то, что так очевидно проявило себя в 40-х. Всемирная вахта британского флота окончилась. В 1921 году британское правительство решило сконцентрировать свои военно-морские силы в европейских водах, кладя по существу, конец договору с Японией. Британия начала строить гигантскую военно-морскую базу в Сингапуре для тех сил, которые они могла еще выделить для неевропейской акватории. Как результат Австралия с Новой Зеландией из одного конца мира, а Канада из другого, начали дрейф в направлении зоны влияния Америки. Медленно, но верно Британская империя пошла под крылья новой империи, что стало очевидно лишь двумя десятилетиями позже.
В Англии начинает дебатироваться вопрос: может ли Англия рассчитывать на покорность доминионов и помощь союзников, реально ли использовать рычаги Лиги наций для контроля над мировыми событиями, если в Лигу наций не входят три крупнейших страны - Соединенные Штаты, Россия и Германия? Напрашивается вывод, что правительство Ллойд Джорджа, одним из самых ярких министров которого был Черчилль, выиграло войну, но потерпело поражение при попытках укрепить позиции в послевоенном мире. “Таймс” писала в 1922 г., что слово Англии “потеряло свое прежнее значение для большей части мира”. Сэр Эдуард Грей заявил о “возмущении и отчаянии, которые он никогда не испытывал прежде, думая о британском правительстве”. К рычагам власти выходила новая плеяда политиков, таких как Леопольд Эмери, однокашник Черчилля по школе Харроу. Лидером новых сил стал Стэнли Болдуин - президент торгового совета, а не воин и не “чистый политик”. Они сменяли политиков типа Бонар Лоу - из развлечений знавшего только шахматы, евшего неизменный рисовый пудинг и вечно дымившего сигарой. Это был голос новой Англии, не знающей что делать с величием, уставшей от стремления быть превосходящей всех во всем, индифферентной к переменам за границей. Не имевшей несгибаемой честности предшественников типа Бальфура и Керзона. Болдуин утверждал, что, хотя Ллойд Джордж обладает необычной энергией, “динамическая сила - это довольно страшная вещь”. Бивербрук написал о Ллойд Джордже в это время: “Ему не важно, в каком направлении он движется, главное, чтобы он сидел на месте водителя”. Именно так, пугая избирателей излишне импульсивными лжепророками, влияние набирали сторонники ограничения роли Англии в мире. К власти в Англии (как, к слову, и в США) пришли люди, которых позднее сами английские историки назвали воплощением политической серости. Эти люди позабыли парусное искусство, они гребли по волнам.
Непосредственной причиной кризиса кабинета Ллойд Джорджа стало поражение верных ему греков, намерившихся очистить Малую Азию от турок. В 1922 г. Кемаль-паша во главе турецких войск оттеснил греков и вышел к проливам, угрожая здесь британским гарнизонам. Ллойд Джордж был готов применить против турок силу, и Черчилль разделял его решимость. Но этого не хотел английский народ в свете недавнего горького опыта.