– Я говорю: неужели все то хорошее, что было у нас, – никогда не повторится?!.
– Все будет хорошо… И красота, и счастье, и любовь – будет все. Мы ведь еще очень молоды, Миша, – неожиданно для себя понял его Евгений. – Время все залечит… И наши души тоже…
Глава 11
Как свистнувшая плеть, время, смывая с души прошлое, стремительно несло друзей на восток. Время, как вода, затушило в душе Михаила пепелище родного очага, изредка ударяя в сердце горькой памятью. Стук вагонных колес отделял его от этого прошлого. И только глаза маленькой девочки, оставленной далеко в Москве, бередили его душу.
«Ну что мне до нее?.. Я сделал все, что мог и как мог, защитил ее, – отмахивался он от воспоминаний. – У меня сейчас другая цель, другая судьба… Пепел Клааса, – вспомнил он. – Ну что ж, долги надо платить… И я заплачу сполна этому тщедушному негодяю в пенсне, с козлиной бородкой. Заплачу за своих родных, за синие, полные слез глаза Тани, почему-то занозой засевшие в моем сердце, – за
Это
Разумом понимая все многообразие причин, приведших к этому, он тем не менее сконцентрировал свою ненависть на одном конкретном человеке.
– Заплачу… – пробормотал он, засыпая.
Разбудил его визгливый смех дебелой попутчицы, занявшей нижнюю полку. Она вяло отбивалась от приставаний затрапезного вида мужичка, который с юркой галантностью провинциального приказчика рассыпался в любезностях.
В общем вагоне, набитом до предела, разносился кислый запах давно не мытых тел, воняло нестираными портянками, сивушным перегаром и нечистотами – в общем, всем тем, чем пахнет собранная вместе разношерстная толпа людей, в своей скученности не имеющая возможности, да и в большинстве своем – не желающая заниматься личной гигиеной. Замызганный, засыпанный мусором и окурками, заплеванный пол, грязные стены, закопченный потолок, этот собранный вместе вонючий сброд, окруживший их, шум, выкрики детей, площадная брань, плачь и идиотский смех – все внушало чувство гадливого омерзения.
Робкие лучи зарождающегося утреннего солнца с трудом пробивались сквозь запыленные стекла и стелившийся по вагону сизый махорочный дым.
Михаил, проспавший всю ночь на второй полке вместе с Сашей Блюмом, позавидовал вольготно развалившемуся на третьей, багажной, полке громадному Лопатину, который по причине громоздкости своей фигуры спал один.
Прерывистый тревожный сон не принес обычной после сна свежести. Саша, почувствовав, что его друг проснулся, тотчас открыл глаза и, улыбнувшись, ехидно заметил:
– Ну и рожа у тебя, Мишка!
– На себя посмотри, – разглядывая помятую, давно не бритую физиономию товарища, буркнул Михаил.
Услышав разговор, сверху свесилась кудлатая улыбающаяся голова Евгения.
– С добрым утром,
Сползая с третьей полки, словно рак, и стараясь никого не повредить внизу своим громадным телом, он добродушно ворчал:
– Все едем и едем, как будто глагола «едим» не существует… А что будем сегодня жрать – кто-либо из вас над этим думал?..
В последнее время это была его излюбленная тема. Седьмые сутки, пересаживаясь из поезда в поезд, они тряслись в таких прокуренных вагонах, и провизия, захваченная ими в Москве, закончилась. Вчера они, по-братски поделив последнюю банку тушенки и хлеб, полуголодными легли спать.