Муравьев приоткрыл окно вагона. Бандит, высунувшийся из окна, проглотив первый слог от толчка огромного кулака Лопатина, заикаясь вначале, хрипло закричал:
– А… Атаман! Явдоким Яковлич, зайди в наш вагон! Кое-что интересное есть, ты больно нужен! – Он хотел еще что-то добавить, но Женя, как морковку, выдернул его из окна, и рама мгновенно закрылась.
Не теряя времени, друзья занялись подготовкой к встрече дорогого гостя. И когда, не ожидающий подвоха, он степенно вошел в вагон, на полу возле трупа, одетого в кожанку, сидел Михаил с якобы связанными перед собой руками. Из соседнего с Лопатиным купе выглядывала перепуганная рожа одного из бандитов, в спину которого уткнул браунинг притаившийся Блюм.
– Явдоким Яковлич, в соседнее купе войдить. Там, – мотнув головой по направлению купе и силясь улыбнуться непослушными губами, сказала рожа в кудлатой папахе, – тебя… тебя ждуть.
Атаман, переступив через распростертого Михаила, вальяжно двинулся к купе. За ним следовал молоденький ординарец, затянутый в щегольские бриджи, на длинных, как у цапли, ногах, с вертлявой птичьей головкой на худой цыплячьей шее, обвешанный, как папуас, оружием.
Мощная рука, вылетевшая из купе, рванула атамана на себя. В тот же момент удар ноги в пах согнул ординарца, и на хрустнувшую под ударом шею опустились сплетенные вместе кулаки пружиной подскочившего Михаила.
Приподняв атамана в воздух и прижав его шею, как клешнями, к стенке вагона, Лопатин другой рукой обезоружил негодяя, вытащив из деревянной кобуры огромный маузер.
– Мушку почему не спилил? – усмехнувшись, спросил Лопатин.
– З-з-з-за-а-чем? – пуча глаза на налитом от напряжения лице, ошарашенно, с трудом прохрипел атаман.
Глубокомысленно разглядывая маузер, Евгений серьезно проговорил:
– Мушка очень большая. Засуну дуло в твою жопу, начну проворачивать – больно будет. Болван, думать надо! – И он утверждающе поднял указательный палец вверх, состроив идиотскую гримасу, после чего громко заржал.
Этот смех, невзирая на опасность ситуации, подхватили и его друзья, чем окончательно обескуражили своего нового пленника.
Лопатин, отпустив атамана, перехватил его за шиворот, встряхнув, как шелудивого пса, вытащил в коридор и приказал:
– Смотри!
Стоявший рядом Блюм мгновенно взмахнул рукой, и из нее, блеснув лезвиями, вылетели два небольших кинжала, которые по самую рукоятку воткнулись в шею лежавшего на полу ординарца. Затем Блюм, выдохнув, резким ударом кулака проломил деревянную перегородку.
– Вот так! Вот так, – повторил он, продемонстрировав так называемое искусство, – будет с тобой, если посмеешь хоть на йоту ослушаться нашего приказа. – И после небольшой паузы добавил, обращаясь к бандитам: – А теперь, все трое, слушайте внимательно…
Из раскрытой двери вагона, не привлекая особого внимания, тщедушный, в пенсне, вылез, как и многие пассажиры из других вагонов, Владимир Николаевич Горов. Его фигура, выражающая крайнюю степень боязни и даже страха, никого не заинтересовала. Погеройствуй тут, когда банда налетела! Он помог спуститься Лопатину, который держал в руках гору различного барахла, включая и ручной пулемет, завернутый в кожаные куртки. Палец Лопатина привычно лежал на спусковом крючке, но со стороны он казался очередным увальнем, которого заставили нести награбленное добро. Следом за ним спустился бандит с винтовкой, направленной в сторону пленников. Далее на землю со связанными руками прыгнул Муравьев, которого также сопровождал охранник. Муравьев быстро подошел к группе своих товарищей, и охранники оказались на линии огня пулемета Лопатина.
Последними спустились улыбающиеся атаман и Саша Блюм. В одной руке атаман держал большой и довольно тяжелый кожаный саквояж, а другой поддерживал маленького, по сравнению с ним, Блюма, который что-то весело говорил ему на ухо и заразительно смеялся.
– К моей тачанке! – скомандовал всей группе атаман, продолжая криво улыбаться в ответ на какие-то тихие реплики своего «товарища».
Все неторопливо двинулись к щегольской тачанке с «Максимом», в которую были впряжены трое сытых, с крутыми холками короткогривых коней.