Фарух остановился на тихом углу у закрытой торговой галереи. Повернувшись к Эвелин, он дрожащими пальцами извлек и закурил очередную сигарету. Он помрачнел, подавленный тяжкими воспоминаниями.

— Когда Абу Барзан — мой приятель из Мосула, — когда он в первый раз показал мне предметы, которые пытался продать, я сразу подумал про вас — из-за этой рукописи с уроборос. Остальное… Там, конечно, были очень интересные вещицы, но я знал — вы не захотите связываться с таким делом. Но должен вам сказать, что другие вещи очень ценные, а я уже сказал: мне нужны деньги, чтобы навсегда убраться из этой проклятой страны. Я пытался связаться с некоторыми из моих клиентов, которые… скажем так, были не слишком разборчивы, но их оказалось не так много. Поэтому я попросил Али тоже поспрашивать его клиентов. У него другие клиенты, они не задают вопросов… И я очень торопился, мне нужно было найти покупателя раньше, чем это сделает Абу Барзан, хотя бы мне и пришлось поделиться своей долей с третьей стороной, вроде Али. Половина лучше, чем ничего, а если бы Абу Барзан продал их раньше меня, я остался бы с носом. Так вот, я обо всем рассказал Али и отдал ему фотокопии снимков, которые передал мне Абу Барзан. — Фарух горестно покачал головой, словно упрекая себя за ужасную ошибку. — Фотокопии всех картинок.

Фарух крепко затянулся, как будто хотел успокоиться, прежде чем перейти к самой тяжелой части рассказа.

— Уж не знаю, кому он их показывал, а только он пришел ко мне меньше чем через неделю и сказал: у него есть покупатель, который берет всю партию по предложенной цене. Сразу всю партию! Я хотел исключить из нее книгу с уроборос — я помнил, как вас интересовали любые вещи с этим символом, и думал: из-за нее вы согласитесь помочь мне продать остальное или хотя бы найти мне работу в Бейруте. Поэтому я велел Али сказать покупателю, что он может получить все вещи, которые он видел на снимках, кроме книги, но в возмещение мы дадим ему небольшую скидку. Али согласился. Это было вполне разумное контрпредложение, ведь две алебастровые статуэтки стоят гораздо больше, чем мы просим за всю партию, а что касается книги… Я решил — они обойдутся и без нее. — Он с трудом сглотнул. — Здорово же я ошибался!

Примерно неделю от него ничего не было слышно. Потом как-то утром мне позвонила его жена. Она была в ужасном состоянии и рассказала, что к нему в лавку заходили какие-то мужчины, не иракцы. Она думает, они были сирийцами и, может, даже… — Фарух потер лоб, как будто даже само слово вызвало у нее сильную головную боль. — Может, даже из мухабарата.

Мухабарат.

На Ближнем Востоке каждый знал это слово, и все произносили его только шепотом. Сама Эвелин узнала его одним из первых, когда появилась в Бейруте много лет назад. Буквально оно обозначало «информация», «сообщение», но в этом смысле его давно уже не употребляли. С тех пор как оно стало кратким обозначением тайной полиции, безжалостных «осведомителей», без которых не может обойтись ни один тиран. Не сказать, чтобы подобные агентства международной разведки являлись редкостью на Ближнем Востоке. В тревожный и жестокий новый мировой порядок XXI столетия почти все страны — за исключением разве что Лихтенштейна — спокойно обзаводятся ими, и все они обращаются со своими жертвами с неподражаемой жестокостью, перед которой безумные приемы Айвара Бескостного кажутся детскими забавами.

— Двое вошли в магазин поговорить с ним, а ее туда не пустили, — с горечью продолжал Фарух. — Потом она услышала крики. Они допытывались у него, где находится коллекция. Они несколько раз ударили его, потом вытащили на улицу, запихнули в машину и увезли. Просто взяли и увезли! Сейчас такое часто случается в Ираке, но ведь это дело не связано с политикой! Перед тем как они уехали, жена Али подслушала, что они говорили о каких-то снимках. Я понял — речь шла о фотокопиях, которые я дал ему. Они были покупателями, ситт Эвелин, точнее, представителями настоящего покупателя. Один из них сказал другому: «Ему нужна только книга. Остальное мы можем и сами продать». Только эта книга, ситт Эвелин. Понимаете?

Эвелин почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— И они убили его?

Фарух помолчал, затем с трудом заговорил:

— Его тело нашли в тот же вечер, оно валялось в канаве у дороги. Оно было… — Он покрутил головой и едва слышно произнес: — Они пытали его электродрелью.

— И что вы сделали?

— А что я мог сделать? Али ничего не знал про Абу Барзана. Я не говорил ему, кто продает эту коллекцию. Хотя я давно уже его знаю, но сейчас такие тяжелые времена, мы живем в постоянном страхе, всего боимся… Стыдно признаться, но я не настолько доверял ему, чтобы рассказать про Абу Барзана, боялся, как бы он не столковался с ним за моей спиной.

Эвелин поняла, куда он клонит.

— Значит, Али мог сказать им только про вас.

— Вот именно. Поэтому я и сбежал. Как только закончил разговор с женой Али, я сразу собрал вещи и ушел из дома. У меня оставались там кое-какие деньги — мы все держим деньги дома, банкам уже не доверяем. Немного денег, но их должно было хватить, чтобы уехать из Багдада и дать взятку на пограничной заставе. Ну вот, я забрал деньги и убежал. Я спрятался у одного моего друга и, когда в тот же вечер нашли тело Али, точно понял, что они меня ищут, я решил убежать из страны. Я ехал на автобусе, платил водителям грузовиков, которые меня подбрасывали, — словом, ехал на всем, что только мог найти. Сначала добрался до Дамаска — это было надежнее, чем через Амман, и ближе к Бейруту, куда я и хотел попасть, чтобы встретиться с вами. Я спросил в университете, и мне сказали, что вы на весь день уехали в Забкин. Я не мог ждать, мне нужно было поскорее увидеться с вами.

Эвелин не хотелось задавать ему вопрос, который она просто не могла не задать. Несмотря на ужас, который вызвала у нее постигшая Али судьба, и ее глубокое сочувствие к Фаруху — не только из-за теперешних проблем, но и за весь кошмар, который ему пришлось пережить за последние несколько лет, — она не могла изгнать из головы изображение на снимке.

Она постаралась сдержать свои чувства.

— А что с книгой? Вы ее видели? Знаете, где она находится?