На ломаном английском он объяснил, что его такси здесь, рядом, и показал на другой «мерседес» — впервые оказавшись в Бейруте, Миа еще подумала, что здесь их больше, чем во Франкфурте, — припаркованный на другой стороне улицы.
Миа указала ему на удаляющийся «БМВ», за которым уже тронулись два автомобиля.
— Видите вон ту машину? Нам нужно ехать за ней. Нужно догнать ее! О’кей?
Водитель явно не понимал и пожал плечами, растерянно взглянув на своих товарищей.
Но Миа уже подталкивала его к машине:
— Идемте скорее же, ялла! Нам нужно догнать ту машину, понимаете? Догнать! Машину! Ясно?
Она возбужденно размахивала руками и чуть ли не по слогам выговаривала слова, как будто это могло сделать понятным незнакомый ему язык.
Очевидно, ее усилия оказались не напрасными, потому что шофер сообразил, что девушке необходимо срочно ехать. Он втолкнул ее на заднее сиденье, быстро уселся за руль, и через несколько секунд такси влилось в поток автомобилей.
Миа напряженно вглядывалась вперед, едва не налегая на плечи водителя, пока машина, то и дело притормаживая, медленно продвигалась по узким, забитым транспортным потоком улицам Западного Бейрута. Они ехали по длинной улице Коммодор, и на каждом перекрестке Миа внимательно осматривалась по сторонам, чтобы убедиться, что такси Эвелин не свернуло в другом направлении. Наконец она увидела, как далеко впереди серый «мерседес» повернул направо и двинулся в сторону Санайех-сквера.
Отделенный от него двумя автомобилями черный «БМВ» последовал за ним.
Голова у Миа шла кругом. Она пыталась втолковать водителю необходимость держать нужную дистанцию, чтобы не потерять из виду такси Эвелин и вместе с тем не дать андроиду и его сообщникам заметить за собой слежку — непростая задача, поскольку ей приходилось объясняться жестами и мимикой, глядя на него в зеркальце заднего обзора.
В то же время ее осаждала уйма вопросов. Почему за ее матерью следят? Кто именно? Может, здесь вообще присматривают за всеми иностранцами? Наверное, это просто своего рода «тайная полиция», а после недавней войны все иностранцы, безусловно, находятся под подозрением — хотя Миа никак не могла понять, какую угрозу может представлять женщина шестидесяти лет. А если они намерены сделать с ней что-нибудь ужасное, например, похитить? Правда, с начала 1980-х годов в Бейруте не было зарегистрировано ни одного похищения иностранцев — получив предложение фонда Харири, Миа подробно ознакомилась с обстановкой в Ливане. Но во всем регионе сохранялась нестабильная ситуация, и экстремисты разного толка по обе стороны великого водораздела постоянно выдумывали новые способы причинить страдания своим противникам. Следовательно, такую возможность нельзя исключать.
«Довольно! Не валяй дурака и успокойся. Господи, да она же просто преподаватель археологии и не первый год живет здесь. Скорее всего дело в каких-то обычных формальностях. Надо отдать ей телефон, она отправится на свою встречу, а ты успеешь вернуться в отель как раз вовремя, чтобы посмотреть фильм с Джоном Стюартом».
Но подобные рассуждения ее не успокоили.
Она чувствовала: происходит нечто весьма серьезное.
И хотя Миа не очень хорошо знала свою мать, в первую же минуту их встречи в баре она интуитивно угадала в ее голосе и во всем поведении какую-то скованность и принужденность.
Вообще говоря, существование между ними такой сильной связи даже удивительно, ведь Миа с трех лет росла в семье сестры матери Аделаиды и ее мужа Обри. Они жили в Наханте, на крошечном островке к северу от Бостона, который соединяла с материком шоссейная дорога. Девочка виделась с матерью только во время Рождества, когда та приезжала в гости, или летом, когда мать забирала ее с собой на раскопки.
Вскоре после рождения девочки в Багдаде Эвелин поняла: растить ее в этой стране будет чрезвычайно тяжело. На Ближнем Востоке относились недоброжелательно, мягко говоря, к одинокой матери, да и политическая ситуация оставляла желать лучшего. Миа исполнился годик, когда в результате очередного государственного переворота к власти пришел Саддам Хусейн и установил кровавую диктатуру. Ирак порвал дипломатические отношения с Сирией, а перестрелки на границе с Ираном в 1980 году привели к войне, длившейся десять лет. Правда, Эвелин не трогали, так как новые власти гордились ее раскопками. Но условия жизни становились все хуже, и вскоре она улетела в Каир.
В Египте Эвелин встретили с распростертыми объятиями и сразу предложили огромное жалованье. Проблему представляли школы и система здравоохранения. Первый год жизни в Египте Эвелин разрывалась между работой и домом, пытаясь обеспечить дочке нормальные условия жизни, хотя и отдавала себе отчет: рано или поздно ей придется что-то предпринимать. Но когда в стране разразилась эпидемия холеры, Эвелин поняла: трехлетняя девочка подвергается смертельной опасности. Медицина находилась в ужасающем состоянии, каждый день умирали сотни детей, и Эвелин обязана была перевезти Миа в более надежное и спокойное место.
Эвелин не допускала и мысли, чтобы навсегда уехать с Ближнего Востока. Ее сестра Аделаида поставила ее перед трудным выбором. У нее с мужем был только один ребенок, девочка пятью годами старше Миа. Супруги страстно мечтали завести еще одного ребенка, но в результате осложнений после родов у Аделаиды больше не могло быть детей. Когда в тот год Эвелин приехала к ним на Рождество, они как раз подумывали взять ребенка из детского дома. И однажды вечером, сидя с сестрой перед окном и любуясь на пушистый снег, засыпавший пляж перед домом, Аделаида решилась и попросила сестру доверить ей воспитание Миа. Они были заботливыми и обеспеченными супругами — оба преподавали в колледже, — и Эвелин знала: в их семье Миа обретет любовь, покой и уют.