Андрей Павлович Караванченко взял из рук девочки томик стихотворений. Люда Грушко приходила с парой поношенной обуви, в каблуке или подкладке голенища была спрятана шифровка, ключом к которой был томик стихов.
Николай Иванович Сташков жил в Павлограде под фамилией Мысов Василий Иванович, связывался с Андреем шифрованными записками. Цифры означали номер страницы, номер строки по порядку сверху и номер буквы в строке. Если не знать о какой книге речь, расшифровать невозможно. Чаще всего томик Лермонтова хранился у школьницы Люды, и книгу и записки девочка приносила Петру Ильичу Зуеву — соседу Андрея, а тот передавал Караванченко. Ответы отправлял по другому каналу совсем другим почерком, такие предосторожности совсем не казались лишними после провала Днепропетровских подпольщиков.
Люда Грушко звала Сташкова «дядя Вася».
Цвет бумаги, служившей обложкой, менялся. Это был условный знак — Сташков просил о явке. После той зимней встречи в лесу с командирами партизанских групп, они не виделись. С тех пор многие погибли в стычках с фашистами и облавах карателей. Устроенные в лесу схроны и землянки не спасали зимой.
Прилегающие к редким лесам сёла, оказались под пристальным вниманием карательных батальонов и полицаев. Такой лес не мог служить надежным укрытием, пришлось искать убежище Николаю Ивановичу у проверенных людей в Павлограде, иногда в Новомосковске, под видом квартиранта или родственника. Долго задерживаться нигде нельзя. Сташков был измождён и простужен, ему предстояло обойти всю область, чтобы восстановить связи подполья после череды провалов в Днепропетровске.
Чаще всего встречались у Садовниченко, вырабатывали способы диверсий на предприятиях города и железной дороге, обдумывали возможность спасения пленных из концлагеря, готовить к восстанию запасы оружия и боеприпасов.
Полицай Михаил Ларцев, тоже подпольщик, наблюдал за улицей, подстраховывая эти встречи.
Караванченко не спрашивал, где Сташков живёт — лучше не знать, но и отпускать его в таком состоянии опасно, отлежаться надо, человек с температурой не в состоянии бдительно отслеживать окружающую обстановку.
Все контакты со связными Андрей Павлович вёл через сапожную мастерскую, неприметная будочка недалеко от рынка естественно вписывалась в городской ландшафт. По месту жительства Андрея страховал надежный сосед Пётр Ильич Зуев. Дом был общий на двух хозяев. Сначала связной заходил в его квартиру и, лишь убедившись в надежности посетителя, старик Зуев звал Андрея к себе.
Новости были тревожными. В здании школы фашисты разместили 213-ю карательную дивизию СС барона фон Чаммера, там круглосуточно шли допросы захваченных во время нового карательного рейда по окрестным лесам. Большая часть партизан погибла в Орловщанском и Самарском лесах. Прятаться в жидком редколесье было негде. Пришлось остаткам отрядов раствориться среди местного населения. Уцелели единицы, те, кому было поручено выбираться поодиночке, чтобы выйти на связь с подпольем, поэтому они ушли накануне из лесного лагеря. В их числе ушёл и Сташков.
Николай Иванович устроился делать зажигалки вместе с соседом железнодорожником. Спичек не хватало, и на зажигалки возник естественный спрос, причём их охотно покупали и румыны и итальянцы, чаще меняли на шоколад.
Металл брали из гильз, валявшихся в избытке. Дочь хозяина дома Люда снова зашла с томиком стихов — своеобразной шифровальной книгой, отнесла сообщение в сапожную мастерскую Андрея Павловича. Зашифрованное донесение, как всегда, было в каблуке на этот раз стареньких маминых туфель.
***
Угрозы
В штабе карательной дивизии барона фон Чаммера не хватало переводчиков. Специальная команда "хауптманншафт" провела ещё одну успешную карательную операцию "Самара" по захвату партизан. На некоторых допросах генерал Чаммер присутствовал лично. Пришлось Лёхлеру откомандировать Клару в штаб карателей. Скорее всего, решил совместить с очередной проверкой. За несколько дней непрерывных допросов у Клары появилась седая прядь.
Особенно барона взбесила дерзкая акция молодых подпольщиков.
На всех щитах для объявлений, установленных возле каждого дома сельских старост и управах полиции, регулярно вывешивали "AUFRUF" распоряжения и указы. Один из таких листков и принёс полицай.
Под орлом со свастикой в два столбца на листе размещался приказ: слева текст на немецком, а справа, как обычно, перевод на русском языке.
Особенность была в том, что "перевод", внешне совпадая по размеру текста и шрифту, призывал не выдавать партизан немецким властям, а наоборот всячески поддерживать.
AUFRUF