Приближаясь к земле, парашют вдруг повернул в ущелье, словно его магнитом туда потянуло. И мгновенно исчез в гуще старых буков и берез.

— Ай, ай, не на дерево ли?! — встревожился Лонгавер и побежал изо всех своих стариковских сил.

Парашютист действительно опустился на макушку березы, запутался в ветвях, а человек на стропах повис в пяти-шести метрах от земли. Под парашютистом были пни — следы порубки. Если упадет на них, убьется или покалечится.

— Держись, чловьече! — закричал, подбегая, Лонгавер. — Держись!

Но тот вдруг сорвался, видно перерезал стропы, и угодил бы на пень, если б Лонгавер вовремя не поддержал его.

Парашютист подался вперед и уставился на незнакомца. Руки он держал на автомате, висевшем на груди. Автомат грозно поблескивал, освещаемый колеблющимся пламенем костра.

— Я бача, — представился Лонгавер, а чтоб было ясней, уточнил: — Овчарек.

— Чабан? — обрадовался парашютист и сердечно протянул руку.

Лонгавер крепко пожал ее и поднес к своему лицу:

— Крв?

— Чепуха! — ответил парашютист и вытер лоб, по которому все сильней текла кровь.

— Главичку разбил? — встревожился бача.

— Моей главичке ничего теперь не страшно. Отливали ее на Урале, а закаляли в Сталинграде.

— Сталинград! — Старик обрадовался слову, которое знал уже весь мир. — Рус? Товарищ? — Он снова ухватил руку парашютиста и теперь уже не выпустил, пока не вывел его на полянку.

Русский шел почему-то неохотно. А когда остановились, сказал:

— Надо парашют снять и сжечь, пока горит костер.

— То не можьно! — категорически заявил бача. — Парашют есть добри годвап, — и подумав, добавил по-русски: — шелк. Бабичка платье сделает.

— По нему меня могут найти фашисты.

— Э-э, чловьече! Ту есть партизанский край.

— Ну если это так, парашютом займетесь потом, а сейчас помогите мне найти моих товарищей. Они спрыгнули раньше меня.