– Смеешься?.. Так давай.

Она бухнула передо мной толстенный стакан, плеснув в него добрую четверть. Себе небрежно отмерила на палец той же бесцветной, пахнущей анисом, жидкости. Села напротив за стол.

– Ты чего сегодня такой замученный? – с неподдельной заботой поинтересовалась она. – Аж с лица сбледнул.

– Башка трещит, – признался я, не особо кривя душой.

– И чего молчишь, страдалец? Во-он, сзади тебя… да левее, блин… на тумбочке возьми, не тупи… Ты мне сегодня нужен здоровый и веселый, понятно?

Обернувшись, я увидел знакомые ядовито-красные таблетки. Хоть какая-то хорошая новость на сегодня. Сунул в рот сразу две и запил ромом, и только после, спохватившись, чокнулся с Элей. Она, пригубила, отчаянно скривившись.

– Фу-у-у, ну и говнище, – пожаловалась она. – И что теперь прикажешь делать?

Я пожал плечами. Мне было все равно: лишь бы в моем собственном стакане плавало побольше дружных градусов. В голове фаталистически барражировали планы надраться к чертовой прабабушке.

– Придумала! – обрадовалась Эля, игнорируя мое заторможенное состояние. – Лови!

Она вскочила с табурета и схватила бутылку с вином. Всучила мне вместе со штопором. Пока я возился с пробкой, поставила на конфорку ковшик и распотрошила в него коробочку с пряностями.

– В такую дерьмовую погодку – самое то, – мелодично пропела она, с бульканьем переливая в ковшик вино. – Заодно тебя прогреем… Кстати, Максик, ты на помойке ночевал, да?

Я непонимающе посмотрел на нее, а потом вдруг вспомнил, что полдня провел под дождем, а утром даже не успел почистить зубы. Еле слышно пробормотав какие-то оправдания, я, слегка покачиваясь, поплелся в ванную.

Не сказать, что я вышел оттуда сказочным принцем, но прогресс, несомненно, был налицо. Я ополоснулся, кое-как расчесал спутанные волосы и даже прилежно размазал по зубам пасту пальцем. Главное – я постепенно приходил в себя. То ли вновь сработали чудодейственные таблетки, то ли радужный настрой Эльзы помог мне на секунду убедить себя, что все не так плохо – так или иначе, мне уже не хотелось лечь на кафельный пол и сдохнуть. А суточная небритость – с каким-то мрачным бахвальством отметил я, рассматривая себя в коридорном зеркале – придавала моей физиономии если не брутальность, то хотя бы значительную изможденность поэта.

Когда я вернулся, за столом уже сидел унылый Эльдар, а Эля разливала по крепеньким глиняным кружечкам горячий глинтвейн – не забыв, что удивительно, и про сына. Я без особого энтузиазма хлопнул свою порцию и вернулся к рому, а эти двое за время ужина приговорили почти всю кастрюльку. Некоторое время тишину нарушало только звяканье вилок – не скажу за остальную семейку, а лично я страшно проголодался. Кажется, со вчерашнего дня я не держал во рту маковой росинки – если не брать в расчет лимонную корочку, которой меня угостил Эльдар.

– Знаете, Максим Викторович, – вдруг заявил он, глядя исподлобья. – А ведь я разгадал смысл стихотворения из вашего письма. Рассказать?

Я с удивлением и некоторой опаской обернулся к нему. Кажется, он открыл рот впервые с тех пор, как мы покинули его кабинет во взаимном гробовом молчании.

– Да не надо, – осторожно сказал я, покосившись на его мать. – И так, в общем, все ясно…

– А что за стихотворение? – тут же влезла Эльза.

Я, как смог, повторил по памяти стихотворение из письма лже-Аси.

– Фигня какая-то, – сморщив носик, заключила она. – Зай, ты сколько котлет будешь – две? Или три осилишь?