– Да я ничего такого не решал… Но согласитесь, что в любом случае голый мужчина… в таком виде… это как-то слишком?
Я не нашелся, что сказать, и просто забрал телефон. Уши мои горели, и я мечтал только убраться поскорее. Куда? Отсюда… Эльдар явно почувствовал это мое желание и, кажется, был с ним солидарен.
– Ладно, Максим Викторович, – пожал он плечами. – Я думаю, на сегодня достаточно… Если позволите, я еще подумаю над всем этим пару дней и свяжусь с вами. Только можно на прощание…
– Что?
– Я хотел бы записать данные ваших карт. Не беспокойтесь, пожалуйста, там уже все равно ничего нет… – он ненатурально хихикнул, пытаясь, видимо, шуткой разрядить обстановку.
– Да на здоровье, – я из последних сих махнул рукой в сторону плаща. – Все, что хочешь. Возьми в кармане…
Наплевав на условности, я плеснул себе еще водки. Пошло все к чертовой матери. Эльдар прав – хватит на сегодня… Я поднес стопку ко рту, и чуть не вылил ее себе на рубашку, когда Эльдар вдруг закричал истошным, перепуганным голосом:
– Да что же это такое, Максим Викторович!!! Как вы только могли… – он задохнулся.
Я в ужасе повернулся к нему. Он стоял у моего плаща, дико вытаращив глаза и далеко отбросив в сторону руку. И с этой руки, зажатые брезгливой щепотью, свисали его собственные трусы. Те самые, клетчатые, подло украденные мной из бака для белья. Целые и невредимые.
Возникла немая, комичная, отвратительная в своей нелепости сцена. Эльдар, с красной от возмущения плешью, гневно целящийся в меня трусами. Я, с жалко распущенным ртом, с рюмкой, глупо занесенной к носу. Тишина, грозовой неизбежностью сгустившаяся вокруг нас… Я бы не удивился, если в этот миг ударило землетрясение, или на нас сверху свалился метеорит, или во дворе взорвалась атомная бомба и нас снесло бы с лица Земли прямиком в ад – честно говоря, я встретил бы все это не без облегчения, – но то, что произошло дальше, было много хуже.
Хлопнула дверь, и в кабинет впорхнула Эльза. Она невозмутимо оглядела диспозицию и встретилась взглядом со мной. Я почувствовал, что сжимаюсь, коллапсирую в бурый карлик, растекаюсь лужей по полу – лишь бы не пускаться в объяснения, но у нее были другие намерения.
– Привет, зай!!! – радостно завопила она. – Ты чего тут, без меня бухаешь?! Все, мальчики, бросайте свою нудятину и марш со мной ужинать. А то я, блин, сама сейчас рожу, если не выпью…
Продолжение. Семь-бэ. Кровь и слезы.
Элина манера вождения всегда ввергала меня в шок. Еще в те босоногие, нищенские времена, когда мы были вместе, у нее уже была машина – дохлое дитя советского автопрома, раскрашенное облупленной голубенькой краской – но обращалась она с ней, словно раллийный пилот на финальном километровом куске многодневной гонки: плевать на мотор, плевать на штурмана, плевать на жизнь, главное – выжать еще пару цифр из спидометра. Сейчас все, конечно, изменилось – но только в том смысле, что ныне она насиловала не овощную «четверку»22, а огромный, быкообразный внедорожник, размерами и цветом походящий на похоронный автобус. Она непрестанно закладывала бессмысленные перестроения, распихивала соседние ряды, норовила проскочить на красный, – а если перед светофором уже скопились законопослушные машины, то ей непременно надо было обогнуть их по встречной и, все-таки, проскочить на красный; а если и этого не получалось, и ей приходилось затормозить, то после перекрестка она за какие-то доли секунды (так мне казалось) набирала за сотню – и только для того, чтобы в следующий момент с истеричным визгом уткнуться в очередной светофор. Меня, сидящего спереди, натурально тошнило от перегрузок во всех мыслимых и немыслимых плоскостях. Привычный Эльдар молча подпрыгивал сзади. Можно было только удивляться тому, что Эльза до сих пор оставалась жива при такой любви к смертельному маневрированию на оживленных городских улицах – но, стоило присмотреться к ее сосредоточенному, холодному лицу, как становилось ясно, что это не просто бездумное лихачество. Это было исключительно выверенное, расчетливое лихачество. Она всегда неслась у самой грани своей и чужой гибели – но, при каждом повороте руля, лишь чиркая эту грань по касательной и никогда не пересекая ее. Эльза была страстным, пафосным, влюбленным, но очень умелым водителем. Хотя и дурой, конечно.
В какой-то, особенно страшный момент, она на полных оборотах подлетела к зебре – и тут, из-за перегородившего встречный вид автобуса, неотвратимо выдвинулась старушка, по-голубиному уткнувшаяся носом в асфальт под ногами. Я весь сжался – это был тот самый переход, на котором погибла Ася. Сам я всегда проезжал его с клинически осмотрительной скоростью земляного червяка – не мог заставить себя надавить на газ, даже если видел, что улица пуста на километр вперед. Эля же и не подумала тормозить – и, положа руку на съежившееся сердце, это был единственно возможный в ее ситуации маневр. Она просто небрежно сдвинула руль на пару миллиметров вправо и оставила невредимую бабку возмущенно размахивать нам вслед зонтиком.
В прошлый раз мы с Эльдаром проделали путь от его дома до работы за полчаса с копейками. Эля уложилась в тринадцать минут, о чем не преминула похвастаться, высаживая нас у подъезда. У нее было прекрасное настроение. Меня не отпускала тоскливая тревога.
Дома Эльза отправила гениального сынулю переодеваться в домашнее, а сама принялась носиться по кухне – нарезая, наливая и накладывая.
– Ты что будешь? – на лету поинтересовалась она, задержавшись у шкафчика со спиртным. – Чего тут у нас вкусненького завалялось? Джин есть… ну, это бе-е-е… Ром еще, фу! Винишко какое-то паршивенькое… А! Ликер с прошлого раза остался. Чего тебе?
– Ром, – не без труда выбрал я, содрогнувшись от упоминания ликера.
– Разбавить? Лед? Лимон?