Сказала – и поняла, что это правда, а не просто красивая новогодняя речь для умирающего отца. Раньше Александре казалось, что она злится на него за вполне конкретные поступки: мошенничество, с помощью которого он вышвырнул ее из академии, за то, что он намеренно выдал за нее какой-то неопознанный труп.
А теперь до нее дошло: дело было совсем не в этом, это она могла простить легко. Самую большую боль ей причиняло то, что Михаил отнял у нее того отца, который в детстве казался ей вечным, причитающимся ей на всю жизнь. Сильного, всемогущего, уверенного. Иногда сердящегося на нее, зато всегда спасающего, позволяющего ей быть наглой и наивной.
Но когда ей действительно понадобилась помощь, он так и не пришел. Она была вынуждена стать именно тем чудовищем, которое он так боялся в ней увидеть, и к обиде прибавилось чувство разочарования. Если бы она осталась маленькой наивной Сашей, она бы попросту умерла или распрощалась с рассудком. Она изменилась – и путь назад был закрыт.
Вот что ее злило и много лет причиняло боль. Ей казалось, что отец не понимает весь ужас того, что натворил. А он понимал… она видела это в его глазах. Он действительно хотел все исправить, хоть жизнь за это отдать – легко! Умирать порой не так страшно, как жить с вечной болью.
Но у времени свои правила, оно – безжалостный судья, который не дает вторых шансов. Исправить ошибку можно, отменить ее нельзя. И даже если исправить получилось, ты становишься человеком, в памяти которого эта ошибка остается навсегда.
– Ты не можешь меня простить, если я не попросил! – нахмурился Михаил.
– Ай, перестань. Меня ты никогда не переспоришь, пора бы понять это.
– Но мне действительно не нужно твое прощение… от него станет хуже.
Эти слова он произнес по-другому: не капризным тоном сумасшедшего старика, а выцветшим голосом человека, который настолько устал, что даже в живых остается просто по инерции.
– Не станет. Мне достаточно того, что ты с собой сделал. Можешь прекращать.
Александра подошла ближе и обняла его. Не так порывисто и крепко, как когда-то в детстве, а спокойно, уже как взрослая женщина, осознающая болезненное состояние отца. Она почувствовала, как Михаил сначала напрягся, словно собираясь оттолкнуть ее, а потом осторожно обнял в ответ. Его руки дрожали мелкой дрожью.
– Прости меня, – еле слышно прошептал он. – Если можешь…
– Я тебе не соврала. Я могу это простить – и прощаю, правда, папа.
Она могла – через признание того, что та пресловутая нить судьбы плетется один раз и так, как нужно. Даже если ты не понимаешь, даже если тебе это кажется несправедливым или слишком жестоким. Почему-то это было нужно – чтобы она прошла через ад, но научилась спасать себя. Чтобы стала чудовищем, но сохраняющим жизни другим. Чтобы однажды вовремя посмотрела вверх и не дала спрыгнуть с крыши человеку, оказавшемуся в отчаянии. Чтобы этот человек потом вернул ей хотя бы кусочек души маленькой Саши, которую она считала навсегда потерянной.
Они еще долго говорили с отцом – и никто их не беспокоил. После этого Александра чувствовала себя уставшей, но не опустошенной. Как будто она много часов шла через раскаленную пустыню, а потом попала под теплый весенний дождь, чтобы выйти из него чистой и по-своему новой.
До полуночи оставалось полчаса, она велела Михаилу отдыхать, он и правда вымотался. Александре тоже не хотелось сейчас возвращаться к шумной вечеринке, она не была уверена, что сможет достойно поддерживать праздничную маску.
Поэтому из библиотеки она направилась на закрытую террасу, которую Павел удачно обустроил на месте старого балкона. Теперь здесь было тепло, стояли растения в больших горшках, на полу лежали подушки. Настоящий зимний сад, осколок лета на закате декабря.
Александра опустилась на подушку, опираясь спиной на стену, свет она включать не стала, чтобы можно было смотреть на мерцавшие в небе звезды. За этим занятием и застал ее Андрей.
Он не спрашивал ее, что произошло, хотя наверняка заметил, что она плакала. Она не спрашивала его, как он отыскал ее тут.
Андрей придвинул к ней вторую подушку, сел рядом, близко, так, что Александра ощущала прикосновение его плеча к своему. Он не смотрел на нее, только на звезды, но все равно протянул ей маленькую бархатную коробочку.