Чужие среди своих

История украинского коллаборационизма в годы Второй мировой войны — еще более противоречивый сюжет. Можно вспомнить хотя бы о том, как по-разному немцев встречали на западе Украины, присоединенном к СССР лишь в 1939 году, и на востоке. Или о том, как менялось отношение Берлина к украинскому национальному движению: от полупризнания летом 1941 года до масштабных репрессий, начавшихся осенью того же года и продлившихся до начала 1944 года, когда немцы начали активно поддерживать Организацию украинских националистов и Украинскую повстанческую армию (ОУН-УПА) в борьбе с наступающей Красной армией. Пожалуй, только в последние 20 лет в мировой науке стали появляться сбалансированные, политически беспристрастные исследования этих страниц украинской (и советской) истории.

Авторы одного из таких исследований (М. Эйкель, В. Сивяева) остановились на малоизученном эпизоде из истории Украины во время немецкой оккупации. Они попытались выяснить, как формировалась местная вспомогательная администрация, каким был ее modus operandi (образ действий) и по каким мотивам люди шли туда работать. Жизнь и судьба участников военных и полицейских формирований изучена гораздо лучше. Статья написана на основе редких документов из областных архивов Украины, прежде всего приказов, распоряжений, записок, — они рисуют более объективную картину происходившего, чем материалы послевоенных разбирательств из архивов МГБ и НКВД или воспоминания украинских эмигрантов.

Хотя многие деятели националистического движения восприняли создание рейхскомиссариата Украина[59] в августе 1941 года как шаг к образованию украинского государства под протекторатом Германии, этим надеждам не суждено было сбыться. Украина воспринималась Берлином как сугубо географическое понятие (даже столицей нового административного образования сделали провинциальный Ровно), а национальные чувства украинцев подогревались для того, чтобы предотвратить их объединение с русскими жителями региона против новых хозяев. Власти ограничили образование четырьмя классами, закрыли научные учреждения, библиотеки и музеи, снизили уровень качества печатных изданий — не говоря уж о массовом вывозе украинцев на принудительные работы в Германию и сокращении продовольственного снабжения.

При организации местной вспомогательной администрации рейхскомиссариата практика для Берлина была важнее идеологии — в большей степени, чем в Банате. Речь не шла ни о каких ячейках будущей украинской власти, как надеялись летом 1941 года активисты ОУН-УПА, — нужны были надежные администраторы, которые помогали бы оккупационным властям реализовывать их планы. Немецкие военные и полицейские могли оставить на своих должностях советских старост и руководителей районов (а сам административный аппарат уж точно оставался почти без изменений). В районах компактного проживания местных фольксдойче их даже пытались выдвигать на руководящие должности — правда, лень и некомпетентность украинских немцев скоро стали вызывать недовольство у властей рейхскомиссариата.

Как и в Банате, от вспомогательной администрации не требовалось воплощать в жизнь грандиозные замыслы рейха. Докладные записки бургомистров и глав районов свидетельствуют о том, что эти чиновники занимались главным образом состоянием дорог и мостов, проблемами с жильем и здравоохранением, болезнями скота, сбором урожая и тому подобным. Тем не менее массовые убийства евреев айнзацгруппами не были бы столь быстрыми, если бы не помощь местных властей. Именно им уже летом 1941 года вменили в обязанность составлять списки, где отмечались все евреи, проживающие на данной территории.

Вспомогательная администрация прямо не участвовала в ликвидации евреев, но получала от нее материальный доход: часть средств, конфискованных у жертв расстрелов и депортаций, шла в бюджеты городов и деревень по отдельной статье, а выжившие после первой волны ликвидации обязаны были платить «еврейский налог». Например, в Запорожье в 1941–1942 годах больше трети доходной части бюджета города составили средства, вырученные от продажи еврейской собственности. Кроме того, с разрешения местных властей украинцы могли вселяться в опустевшие дома и квартиры.

^{Парад в Станиславе (Ивано-Франковск) в честь визита генерал-губернатора Польши рейхсляйтера Ганса Франка}

Но кто и зачем шел служить в администрацию рейхскомиссариата? Информация об этом в архивах представлена крайне скупо: прежде всего это доклады немецких военных и биографические данные в уголовных делах, заведенных советскими органами безопасности в послевоенный период. При всей субъективности подобных материалов некоторые выводы ученые все же сделали. Чаще всего люди шли туда за деньгами и социальными гарантиями. Работа в администрации давала стабильную зарплату, продовольственный паек, много возможностей помочь близким, а также освобождала от депортации в Германию на принудительные работы. Однако корыстными мотивами все не ограничивалось: многие жители Украины были искренне недовольны коллективизацией и другими перегибами советского режима в 1930-е годы, поэтому сразу после прихода немцев захотели поучаствовать в организации «нового порядка».

Из небытия вернулись даже царские чиновники, которые при советской власти были репрессированы или работали на мелких должностях. Например, новоиспеченный бургомистр Березовки (Одесская область) при Николае II был городским головой, бургомистр Запорожья до революции окончил университет, а при советской власти работал бухгалтером. Относительно Житомирской области историк Венди Лоуэр дала такой коллективный портрет работника администрации: старше сорока лет, уровень образования не ниже среднего, представитель среднего класса (врач, учитель, священник, бухгалтер), имеющий опыт работы на руководящих должностях[60]. Нередко именно эти кадры забрасывали вышестоящие инстанции рациональными предложениями по улучшению функционирования аппарата.

^{Украинки едут на работу в Германию (май 1943)}

Тем не менее даже если сотрудники вспомогательной администрации стремились не только набивать карманы или прислуживать оккупантам, но и помогать соотечественникам сохранять человеческий облик, они все равно становились винтиками в политике рейха — со всеми ее преступными (уничтожение евреев) и эксплуататорскими (вывоз рабочей силы и продуктов сельского хозяйства) аспектами. Немецкие власти воспринимали администрацию рейхскомиссариата не как младших партнеров, а как проводников интересов рейха, помогающих реализовывать военные и экономические планы Германии. Местные чиновники были слишком слабы, чтобы проводить самостоятельную политику, — и при этом чем дальше, тем больше местное население возлагало на них вину за репрессивные акции полиции и вермахта.

Таким образом, было бы разумнее отказаться от термина «коллаборационизм» (сотрудничество), как оценочного и негативного, в пользу «взаимодействия». Это слово более точно отражает реалии жизни на оккупированных территориях: речь идет не о сознательной помощи врагам, а о совместной работе, обеспечивающей местному населению хотя бы минимальные гарантии выживания. И все-таки даже такое взаимодействие автоматически предполагало соучастие в преступных действиях чужой власти.

Что почитать по теме:

Berkhoff K. C. Harvest of Despair: Life and Death in Ukraine under Nazi Rule. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2004.

Local Government in Occupied Europe (1939–1945) / Edited by Bruno de Wever, Hermann van Goethem, Nico Wouters. Ghent: Academia Press, 2006.

Zakić M. The Furthest Watch of the Reich: National Socialism, Ethnic Germans, and the Occupation of the Serbian Banat, 1941–1944. University of Maryland, 2011.

5. Выбор смерти: три Ванзейские конференции и бюрократический путь к холокосту[61]