Кто-то охнул, кто-то шепнул: «Смотри, смотри!..» Да и было, на что.
Господин Холлис с перекошенным от ярости лицом за руку волочил куда-то чуть не плачущую Таффи.
Музыка продолжала играть, но танец нарушился, гомон смолк, и голос придворного врача гулко разносился в наступившей тишине:
– Ты что себе позволяешь?!
– Н-ничего, сударь… я только…
– Позорить меня вздумала?!
– Нет, что Вы, сударь, я…
– Да чтоб я еще раз!..
Они были уже у дверей.
– Пошла! – рявкнул он, рывком отворяя тяжелую створку. – Прочь!
– Но…
– Пошла, кому сказал!!! И
– В чем дело, господин Холлис? – спросил тот громко и довольно спокойно, хоть на лице его не было уже и следа прежнего румянца.
– Ни в чем, Ваше Высочество, – господину Холлису, по-видимому, стоило немалых усилий хоть немного сбавить тон; всего его трясло, губы судорожно хватали воздух.
– Но, кажется…
– Не извольте беспокоиться. Семейное… Позвольте нам самим…
И, втолкнув Таффи в дверной проем, он скрылся вслед за ней.
Несколько мгновений в зале царило еще замешательство. Потом мало-помалу отдельными очажками завязался кое-где вновь говорок – сперва тихий, неуверенный, потом – всё громче, смелее; оркестр грянул какой-то лихой мотив, и в водовороте стремительных звуков замелькали опять пестрые пары…
Даша не спала, хоть было уже далеко за полночь.
Таффи на соседней постели, она знала, не спит тоже, хоть и притворяется. Время от времени до нее доносились шмыганья и сдавленные всхлипы.