— Очухалась? Лежи, не дергайся! Тебе сейчас лучше полежать, — крупная рыжая женщина в цветастом халатике кладет тюбик туши для ресниц на туалетный столик.
Потом широко улыбается то ли мне, то ли своему отражению в зеркале (один глаз недокрашен) и говорит мурлыкающим, успокаивающим голосом:
— Ну, здравствуй, подруга! Вот и вторая русская здесь. Нас, русских, теперь везде много. Зови меня Машка, как все. А вот тебя как называть?
— Марина, — выдавливаю из себя.
Минуту назад я очнулась и обнаружила себя в комнате без окон, прикованной к водопроводной трубе за кольцо в носу. Лицо болит, как один большой синяк. И не только лицо. Рот раскрывать вообще не хочется. Как и жить.
— Какая ж ты Марина? — улыбается мне в зеркало соотечественница. — Ты рыбка или ящерка. Поймали тебя на крючок, придерживай рукой свою леску. Красотка, конечно, но скажи спасибо, если игуаной или драконихой не назовут. Ладно, Мариш, не обижайся, это я любя. До унитаза дотянешься, до холодильника тоже, иногда полный покой даже полезен, привыкай.
Пытаюсь осмотреть помещение в поисках своих вещей. Вокруг все чужое.
— Мне нужно позвонить, — говорю.
— Позвонить? Кому?! Может, еще скажешь, — сбежать? Думаешь, из-за тебя — такой — твой дружок станет стены прошибать? Успокойся! А то на тебе прям лица нет!.. — она оборачивается и хмыкает. — Вот-вот, сверкай глазами, только так с тобой и нужно.
Пойми: ты теперь — бэби fornigth. Тебе же днем на люди показываться нельзя! А здесь тебе дадут возможность вести достойную жизнь. И с первого взгляда видно, что ты принадлежишь одной из самых влиятельных организаций в стране.
— Принадлежу?
— Нет, ну, конечно же, ты не собственность! Докажи, что можешь работать не из-под палки, а на совесть, с умом и фантазией, тогда ты и вправду Личность. Сейчас я буду готовиться к своей работе и болтать, а ты слушай и вникай…
Машка возвращается к накладыванию туши.
— Ты, видимо, жертва пресловутого третьего раза? Там же черным по белому, то есть по красному написано — long (длительный)! Впрочем, не зацикливайся на этом. Они просто концентрацию красителя и присадок побольше дают, и все! Малевать один-в-один несколько раз — скучно. Чего зря переводить драгоценную краску? Если кто сюда решится, да еще повторно — уже наш человек. Это же затягивает, тот же наркотик, трудно без этого.
Меня в салоне честно спросили: «Тебе сразу или…» Ну, я конечно, говорю: «Сразу, чего тянуть, не передумаю уж». На лице я не стала делать, я не такая дура, как ты. Ну, разве что контур губ… — Она складывает губки бантиком и любуется своим отражением.
— Я ведь себе тату сделала давно уже, больше пятнадцати лет. Тогда это шикарно смотрелось, ярко, я ведь белокожая. А когда эта краска появилась, на ее фоне моя картинка бледновато стала выглядеть. Захотела я своего дракончика сверху краской покрыть, так в салоне такую цену заломили! Мол, неперспективная. Иди, говорят, еще раз на тату, сейчас яркие пигменты появились. Еще чего не хватало! — думаю, — опять иглы в себя тыкать. Это не гигиенично.
Ну, я тут покрутилась, нашла нужных людей и все же подмазала дракошу кое-где. — Машка спускает с плеч халатик, открыв рисунок во всю спину. — Смотри, когда я плечами шевелю, он как будто крыльями машет. Нравится?
У меня в глазах темнеет.
— …Эй, ты, ящерка, или как тебя там? Тебе что, опять плохо? Ах, ты, горе на мою шею, я тебя сейчас быстро вылечу: виски в рот, вот так. Теперь виски в нос и колечко пошевеливаем, — ага, вот и полегчало!