Я закашлялась. Горло обожгло, голова раскалывается. Меня мутит от виски, от вида рисунка не на бумаге и от ситуации в целом. А Машка все стоит надо мной с бутылкой:

— Жестоко, да? Молчишь, терпишь? Другая тяпнула бы стакан, выматерила всех, кого только вспомнила, и успокоилась. А ты что? Вся в себе. Очень точно подобрали тебе make-up. Настоящая ящерица с застывшим взглядом. Внешний вид, как говорится, соответствует внутреннему содержанию. Ты пока не возбудишься, значит, холодная, совсем как рептилия? А потом сразу шустрая, и двигаешься красиво, я прямо любовалась, глядя в записи на то, как ты по салону скакала. И талия у тебя длинная, и пальцы. Да, там — настоящие мастера!

Она отхлебывает глоток из горла, закручивает крышку и убирает бутылку в мини-бар.

— Где моя одежда? — спрашиваю.

— Что ты, какая тебе одежда? Забудь. Здесь не меньше, чем плюс двадцать семь круглый год, — она начинает рыться в косметичке. — Я так понимаю, ты хотела спрятаться, побегать инкогнито по ночным клубам, по чужим мужикам? Мол, вроде бы это я трахаюсь, и в то же время не я. А потом вышла бы вся такая чистенькая, скромненькая? Вот и спряталась. Насовсем. За все надо платить.

Надейся, что через двадцать лет сойдет. Хотя, кто это проверял? Они всего-то второй год этим малюют… Слушай, а у тебя не было аллергии на краску? А то я вся волдырями покрывалась.

— Не было. Маша, тебе за меня платят?

— А как же иначе, рыбка моя? За обучение молодежи мне и на прежней работе платили, в России.

— У тебя никого нет? На родине?

— Есть, как не быть. И дочь, и мама, и куча родни. Доченька у меня уже невеста. Даст Бог, в марте на свадьбе погуляю, — Машка скосила глаза, — если ты не подведешь. Дочка у меня умница и красавица, университет заканчивает. В Ленинграде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Как же ты попадешь туда?

— Обыкновенно, самолетом.

— И тебя отпустят?!

— Отпустят. Возьму отгулы. Начнешь работать, будешь стараться — и тебя отпустят! Не насовсем, конечно, а… Хотя тебе в самолет — если только в парандже. И замажешь тональным кремом погуще, люди всю жизнь прыщи замазывают.

Быстро поумнеешь — тебе же лучше. Неплохие бабки здесь можно заработать! Вялые да больные им не нужны. Выговоришь себе процент со временем. Ну, сначала, конечно, отработаешь затраты.

— Какие затраты?!

— Ты что, думаешь, оставила в салоне несколько сот зеленых — и все? Ты хоть представляешь себе, сколько эта краска на самом деле стоит?! Она же почти вечная! И где они ее берут? И как? А цена риска? И сколько стоит твое сопровождение? Не понимаешь? — Следили за тобой с первого дня, по пятам ходили, и, наверное, эти же двое, — Машка машет рукой куда-то вверх, в пластиковый потолок, — очень уж по-родственному они с тобой обходятся.

И я понимаю, что она имеет в виду тех самых охранников из салона.

— Они меня изнасиловали.

— И что, скажешь, они тебя больно насиловали? Да они с тобой были — сама нежность! И даже, заметь — презервативы надевали. Обрати внимание — на Филиппинах аборты запрещены. То, что тебя чуток помяли — так нечего было хулиганничать, пытаться удирать, ну куда бы ты делась?! Устроила тут Мамаево побоище, трое мужиков тебя ловили, ну надо же! Вот мальчики и возбудились. Как станешь работать — ни один тебя не тронет, слишком больших бабок стоит твоя шкурка.