— Ты мог бы сыграть как Осборн Грин.
— Не думаю, что толпа меня полюбит. Наверное, никогда не полюбит.
— А ты попробуй. Может, эта толпа немногим хуже той, которая была во всех клубах, где ты играл?
— В клубах хотя бы темно и можно петь свое.
— Но ты не пробовал.
— Я боюсь, что мои песни им не понравятся. Я пока не написал такого, что может понравиться.
— А Шеннон?
— Шеннон? Он ничего не пишет. Не хочу брать за него ответственность.
— Почему ты до сих пор с ним играешь? Ты же не хочешь.
— Не хочу. — Осборн задумался. — Не знаю. Не знаю, почему играю. Одному страшно.
Грейс усмехнулась.
— А дома сыграешь?
— Если захочешь.
— Обязательно захочу. Какую-то сопливую песенку о любви.
— Фу, Грейс! Ты что, Руби? — Улыбнулся Осборн.
— Я не буду выкладывать это в интернет, обещаю.
— Тогда сыграю. Но она будет грустная и длинная.
— То, что и нужно.
Грейс замедлилась и дала Осборну догнать себя. На лице ее сияла счастливейшая улыбка. Дальше они пошли рядом.
Запах фестиваля чувствовался на подходе к первым палаткам. Ветер, холодный и сильный, дул спускающимся в спину и не давал почувствовать ароматов. Но стоило Осборну перейти невидимую черту, как он уловил первые нотки фестиваля.