Спустя много лет, когда у Павла уже самого были дети, он как-то собрал денег на покупку фисгармонии, но появился более сильный конкурент — топливо, и деньги моментально исчезли.

Красивые звуки веселой мелодии заполнили весь дом, однако особого интереса Павлик к ней не проявил, лишь с любопытством наблюдая за прыгающими по клавиатуре пальцами хозяйки.

— Ну как, нравится? — спросила она и, не дождавшись ответа, добавила, — а вот тебе «Стрекоза».

Играла она мастерски, с увлечением, желая расположить сердце мальчика, потом, закончив, спросила:

— Что ж ты молчишь? Понравились тебе эти песенки?

— Мирские они, у нас в собрании такие не поют, — ответил Павлушка. Хозяйка всплеснула руками и с удивлением, поглядев на мать, вполголоса заявила:

— Подумать только, какой он у вас ревнитель церкви. А что же тебе сыграть? — обратилась она снова к Павлику, стараясь говорить более ласково.

— «Как тропинкою лесною к ручейку спешит олень», — ответил мальчик. Хозяйка, кивнув головой, принялась выполнять заказ. Павлушка преобразился, лицо ожило и он вначале робко, затем громче стал подпевать любимую песню.

— Молодец, Павлик, похвалила юного певца хозяйка, вставая из-за пианино. Затем, желая еще более расположить его к новой обстановке, достала кусочек ситного хлеба, густо помазала его медом, угостила мальчика и, усадив с матерью на одно кресло, спросила:

— Ну как, останешься у меня гостить? Посмотри, как у нас хорошо, кругом лес, рядом речка. Я тебя поселю в отдельную комнату, игрушек куплю, можешь сам играть на пианино.

Павлушка молчал, потом, прожевав кусочек хлеба с медом, потянул мать к себе и тихо проговорил:

— Мамань, я тут не хочу оставаться, игрушек много, а текстов нету.

Хозяйка, к своему огорчению, поняла, что дружба у нее с Павлушкой не состоится. Луша оставила сынишку у другой многодетной семьи. Однако и там он заскучал, не найдя себе товарищей.

Домой Павлика привезли через две недели таким же худеньким. Жизнь в санаторном поселке не улучшила его здоровья.

В самый разгар лета после одного из собраний в связи с приездом брата Федосеева с женою состоялась беседа, на которой ставился вопрос: кто может освободиться на месяц от всяких занятий и посвятить себя на дело благовестия. Отозвались несколько молодых сестер-певчих и три брата проповедующих. Группа насчитывала девять человек, включая самого благовестника И. Г. Федосеева и Петра Никитовича. Уступая настойчивым просьбам Павлика, Петр с согласия других участников взял и его в поездку десятым.

На прощанье церковь благословила миссионерскую группу и проводила до ближайшего села. Восемь верст решили идти пешком. По прибытию братья с местными приближенными обратились в сельсовет, где их вежливо приняли и по их просьбе предложили для собрания избу-читальню. Однако в виду ее небольшой вместимости остановились на том, что служение будет во дворе у приближенного. Председатель тут же вызвал парней, приказал оббежать всю деревню и пригласить желающих посетить собрание штунды, так многие называли тогда христиан-баптистов.

К вечеру, после ухода за скотом, набился полон двор любопытного народа. Когда верующие помолились и запели гимны, то некоторые с испугом уходили, крестясь и боясь оскверниться, Иные насторожились, ожидая момента, когда можно будет вступить в спор. Но много было и таких, кто в простоте, с умилением принимали слова истины Божьей. В заключении несколько мужчин и женщин подошли с желанием покаяться и в простой, горячей молитве исповедовали свои грехи. Были и такие, главным образом старообрядцы, которые вступали в отчаянный спор. До позднего часа не расходились люди, беседуя о Евангелии. Утром хорошо отдохнувшая группа тронулась в следующее село, где ее уже ждали. К ним присоединились несколько человек из числа покаявшихся. К воскресенью миссионерский отряд пришел в такое место, где преимущественно жили старообрядцы. Собрание проходило также во дворе. Со слезами умиления принимали люди спасительную весть и раскаивались. В числе обращенных был молодой мужчина-хуторянин по имени Николай Васильевич Кухтин. Молодые годы он прожил в Петрограде, был участником революции на стороне большевиков, начитанный, мастеровой на все руки, наследственно и по убеждению — старовер. После революции он поселился с семьей среди лесов на хуторе, завел большую пасеку и жил богато. После упорной беседы с Николаем Григорьевичем Федосеевым уже ночью он убедился в своей греховности и покаялся.

На собрание приходили и местные священник с дьяконом. Не раз они пытались нарушить ход служения, а по окончанию с бранью и угрозами подступили к братьям. Те всенародно обличали их. Не имея разумных доводов, священник и его сторонники пришли в ярость, готовясь наброситься на участников собрания: в руках замелькали ворошилки, вилы, колья, вожжи. Видя, что беседа дошла до такого напряжения, из толпы выделился председатель сельсовета. С опущенной головой он внимательно слушал весь ход богослужения и последовавшего за ним спора. Громким голосом он обратился теперь к священнику:

— Отец Фома! Ты что разбушевался? Отошла твоя власть, это тебе не 1909 год, когда ты был владыкой над всем. Хватит темнить и обманывать на род, дай людям самим разобраться. Что ты пристал к ним? Мы видим, что они ни Бога, ни веру не поносят, и власть не затрагивают. Ведут себя как люди, а от вас с дьячком прет самогоном, как из бочки. Не хочешь слушать — уходи, но людей не тронь. Не то — ответишь по закону.

Никто и не заметил, как после такого вразумления один за другим исчезли впотьмах ревнители церкви. Вслед за ними и священник, крестясь и отплевываясь, покинул двор. Этот случай еще больше расположил оставшихся сельчан к миссионерам, и они с дерзновением и благословенным успехом продолжали свидетельствовать о Христе.