Павлушка проснулся позже всех и увидел, что со всеми вместе он спал на сеновале. За воротами стояли наготове две запряженные телеги, а за столами рассаживались гости к завтраку. Вера, заменив ему теперь Надю Власову, звала его, спеша умыть и усадить со всеми за стол. После завтрака вся группа и несколько местных обращенных, усевшись на телеги, устланные пахучим сеном, тронулись через луга к переправе в заречные деревни, где их также давно уже ожидали. Проезжая лугами, они громко пели гимны, славя и хваля Господа. Стоило лишь нашим благовестникам остановиться у копны сена и у отдыхающих косарей напиться свежей, студеной родниковой воды, как пестревший от платков и кофточек луг пришел в движение. Со всех сторон на стройное пение стали сбегаться люди. Настоящее благословенное собрание было проведено на этом месте. Наши миссионеры проповедовали и воспевали Господа прямо с телег.
По окончанию горячей, сердечной молитвы женщины и мужчины на сенокосе убеждали тружеников Господних разделить с ними обед, но ввиду ограниченности во времени телеги тронулись дальше. Гостеприимные косари на ходу бросали нашим друзьям пироги, печеный картофель, ветчину, а кое-кто даже положил в телегу бутыль с молоком. Как родных проводили люди вестников Евангелия в дальнейший путь.
— Господь знает сколько продлится это благословение над нашим народом, друзья мои, — вытирая слезы, начал растроганный Николай Георгиевич говорить сидящим на телеге. — Поистине над Родиной нашей восходит заря, о братья и сестры, вставать нам пора! Каждый свободный день и час в нашей жизни мы должны спешить сеять семена истины Божьей в эту рыхлую, жаждущую землю, поливая ее слезами наших молитв. Во всех уголках нашей Родины мы должны разбрасывать семена Господней истины. Смотрите, с какою жаждой и простотой принимается Слово. Долго ли продлится это благоприятное время лета? Нам надо спешить, пока дьявол не закрыл уши слушающих Евангелие и не зачерствели сердца, иссушенные зноем безбожия. Не смущайтесь, что вы малограмотны, некрасноречивы, малоспособны; каждая проповедь, каждый пропетый гимн и рассказанный стих пусть будет передан с огнем души. И десятки, сотни душ придут к Господу, обретут спасение во Христе. Вы видели вчера эти вилы и дреколья, приготовленные для нас. От них умерли наши отцы, передавшие нам Евангелие. Вчера этих людей отогнали, слава Богу, завтра они могут возвратиться к нам и не с деревянными кольями, а с железными.
Пусть эти дороги, по которым мы едем теперь, будут благословенным воспоминанием для нашего поколения, которому, может быть, придется пробиваться через железные ряды гонителей, но великий и вечный лозунг благовестника: «О вы, напоминающие о Господе — не умолкайте!» не спускать к земле. Сейчас от одного Павлушкиного стиха люди каются и приходят к Богу. Придет время, сотни лучших проповедей не приведут и одной души ко Христу.
Не так давно, — продолжал Федосеев Н. Г., - в июле 1923 года в город Стокгольм на Всемирный конгресс баптистов съехалось более трех тысяч христиан из разных стран. Там были представители тридцати пяти национальностей. В числе делегатов прибыли на пароходе и христиане из России: П. В. Павлов, М. Д. Тимошенко, П. X. Мардовин, И. С. Проханов и другие. Несколько дней лились с кафедры благословенные проповеди из уст известных мировых богословов. Участники съезда с изумлением внимали этим речам, восхищаясь красотою и смыслом изложения. Но вот на кафедру поднялся председатель Всемирного союза баптистов, доктор Рашбрук, и, обратившись к аудитории, произнес: «Братья и сестры, среди нас есть делегаты нашей недавно гонимой, терзаемой бурей, многострадальной русской церкви, мы еще ничего не слышали от них».
Буря восклицаний на разных языках наполнила зал заседаний с пожеланиями участия русского братства. Несколько братьев и сестра В. В. Павлова, обладающая красивым, сильным голосом, поднялись и пошли вперед к кафедре. Павел Васильевич Павлов после водворившейся тишины на английском языке обратился к съезду со следующими словами:
— Мы восхищены, слыша о великом пробуждении во многих частях мира, восторгаемся теми итогами, приводимыми здесь предыдущими делегатами. Опускаем свои головы, наслаждаясь потрясающими проповедями. В свою очередь, отчитываясь за наше братство, можем лишь сказать: увы, мы так бедны и нищи, что нечем похвалиться пред вами и Господом. Единственно, чтобы не остаться нам в долгу, можем пропеть распространенный в русском братстве гимн.
Множество просьб на разных языках огласило зал. Переводчики приготовились к переводу, а группа певцов, помолившись, запела:
Робко начатая песня набирала силу, покоряя слух и воображение слушателей торжественно печальной мелодией, интонацией отчаянной решимости. Слезы катились по щекам певцов. Когда смысл гимна стал доходить до ума и сердец слушающих, в зале замелькали носовые платочки. Звонкий женский голос в сочетании с мужскими заполнили весь зал. Волнение передалось присутствующим, постигшим смысл и значение гимна.
Все встали, сердца многих были потрясены. На смену пению полились многоголосые, разноязыкие молитвы за христиан в России и других странах, переносимых и переносящих лютые гонения.
Федосеев, продолжая речь, воскликнул:
— Самоотверженно, не жалея своих сил и средств, даже самой жизни, будем служить нашему Господу так, чтобы при скорой встрече с Ним Он не постыдился назвать нас Своими благословенными. Может быть, через много лет, когда наш Павлик, ставши благовестником, расскажет о нас и о наших вот этих дорогах будущему поколению, оно не постыдится нас, но с благодарением Господу произнесет наши имена, — закончил с вдохновением свое краткое назидание Николай Георгиевич. Он остановил лошадей и предложил помолиться.
Подъехав к паромной переправе, наши путешественники с другого берега услышали крики и свист. Внимательно присмотревшись, Петр Никитович узнал знакомых. Оказалось, что там уже подъехали на подводах из заречных деревень встречать гостей. Любезные извозчики с сожалением распрощались со ставшими им близкими миссионерами, и паром отчалил от берега. Вновь обращенный Николай Васильевич Кухтин и двое других с ним тут же решили не возвращаться, но ехать с миссионерами дальше.
Едва только паром коснулся причала, как нетерпеливые друзья бросились приветствовать прибывших. Дальнейший путь был также благословен Господом. Так от деревни к деревне, где пешком, где на подводах, благовестники проходили, оставляя после себя благословенный евангельский посев. Нигде посещения не были бесплодны. Вновь обращенный хуторянин, будучи начитанным и хорошо знакомым со Словом Божьим, также говорил в собраниях убедительные проповеди и особенно успешно проводил беседы. Отъезжая из деревень, братья организовывали вновь обращенных в группы и даже общинки и убеждали взаимно посещать друг друга. Сестры без устали переписывали всем желающим тексты гимнов и учили пению. Новых друзей информировали о том, что через два-три месяца благовестники посетят их опять, чтобы они стремились исполнять волю Божью, а после осенней уборки на полях все соберутся в город на праздник жатвы.
Целый месяц миссионерский отряд совершал служение по селам и деревням, пока наконец, сияющие от счастья, все возвратились в город к своим, давно ожидавшим их.
Павлик перерос сам себя в своем воображении. Где-то он поймал привычку, рассказывая, по-взрослому закладывать руки в карманчики штанов. Отец, заметив это, два-три раза без слов легонько постучал тросточкой по засунутым в карман рукам, после чего эта привычка навсегда оставила юного благовестника.
Осенью Павлушка пошел в четвертый класс и был зачислен со своим прежним другом Костей в одну группу. Костя оказывал на него сильное и плохое влияние. Как ни запрещали Владыкины сыну дружить с Костей, они все равно находили места и причины для встреч. Эта дружба стала сказываться и на его поведении в собрании. Костя прежде всего был старше Павлика на три года. В каждом классе он оставался, как правило, на второй год. Петр Никитович и Луша много молились о своем сыне. Вскоре за недостойное поведение Андреева исключили из школы, и после этого его никто уже не видел. Так Господь избавил Павлушку от плохого влияния.
Много было и детской шалости в поведении Павлушки. Он нередко переставал владеть собой, так что некоторые из верующих, видя его проказы, оставались в недоумении: как может один и тот же мальчик, который только сейчас с таким усердием и явным благоговением служил Богу, одновременно оказываться во власти своего бурного и изобретательного на шалости характера? Самым большим, отрезвляющим его мерилом, однако, был страх Божий. Сознавая свою вину, Павлик был склонен к скорому раскаянию. Родители почти никогда не наказывали его физически.
В свои детские годы Павлик уже был помощником отца в сапожном деле. Отец доверил ему сучить и смолить нитки, вплетать в концы щетину, резать деревянные шпильки, чистить и мыть обувь, разбирать старую, разносить заказы. Все это Павлик выполнял безоговорочно, хотя и не всегда с охотой.
Однажды его послали отнести выполненный заказ больному соседу с условием — не брать с него никакой платы. Павлик отнес и вежливо отдал, а на вопрос об оплате сказал, что родители ничего не назначили. Сосед удивленно посмотрел на посыльного и все-таки, достав кошелек, заплатил ему должное. Искушение, как змея, заползло в детское сердечко. Как Павлик ни боролся с ним, все же, зайдя во двор, он спрятал деньги в дровах. Однако запрятанные деньги не давали мальчику покоя. Да и сколько вкусных вещей можно было накупить на них! Не удержался Павлушка и взял как-то оттуда гривенник, накупил себе ирисок. На следующее утро, как только он проснулся, Луша спросила, чьи это деньги она нашла в дровах? Как плеснул кто из кружки кипятком в лицо Павлика. Он покраснел до ушей и, опустив голову, признался, что утаил их, получив расплату за ремонт обуви от соседа. За столом мать рассказала все пришедшему с базара отцу. В глазах мальчика помутилось от набежавших слез. Отец, однако, молча продолжал кушать, потом через некоторое время спокойно проговорил: