— Хочешь одолжить одну из моих? — она подарила мне улыбку, ставя хлеб в духовку. — У меня их две, и одна из них бесила меня сегодня утром. Я бы отдала ее по дешевке, может даже бесплатно.

Я слегка рассмеялся.

— Какую из них, психолога или учителя йоги?

— Психолога. Что, кстати, принесет тебе пользу. Ты вообще думал об этом? Чтобы помочь тебе разобраться во всем?

— В течение двух дней я не думал ни о чем, кроме сна и детских какашек, иногда переключаясь на работу и паническую атаку.

И, конечно же, иногда воображая тебя голой.

— Поняла. Ну, в любом случае, есть над чем подумать. Мы все ходили к психологу, когда мои родители развелись, и мой папа оказался геем, — она пожала плечами. — Думаю, что это помогло.

— Звучит так, будто этого было слишком много, чтобы справиться ребенку.

— Ну, мы были подростками.

— Это все еще должно было повлиять на вас.

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Не знаю. Может быть. Во всяком случае, мои родители теперь намного счастливее. Твои родители жили вместе?

— И да, и нет, — я переместил Пейсли на другую ногу. — Они не были официально разведены, но после… — я остановился, не желая раскрывать это. Некоторые раны должны оставаться закрытыми.

— После чего? — подсказала она, разложив салат по тарелкам.

— Был момент, когда мои родители решили, что они больше не могут жить вместе. Или не хотят. Кто знает? — я сосредоточился на маленьких ручках Пейсли, сжимающих расческу. — Я тогда тоже был подростком. Никто из них не говорил со мной.

— И никаких братьев и сестер, верно?

Я тяжело сглотнул.

— Никаких братьев и сестер.

Пока Эмми заканчивала готовить ужин, я дал Пейсли ей смесь на ночь наверху в своей комнате, где было темно и тихо, а затем уложил ее спать. Это заняло у меня около двадцати минут, но она не сопротивлялась, когда я положил ее в кроватку. Я поцеловал кончики пальцев, прижал их к ее голове и молча дал ей обещание в темноте.

Я буду лучше, чем он.