Стены давили, и я, закрыв глаза, опустился на диван. Мне было плохо. Мой мозг болел. Как я мог привыкнуть к тому, что ничто в моей жизни не будет прежним? Я не хотел этих проблем. Не хотел двигаться. Не хотел быть отцом.

Тогда я подумал об Эмми. Что она сказала мне в пятницу вечером?

«Если бы ты действительно был альфа-самцом, каким притворяешься, ты бы взял на себя ответственность за это, как взрослый мужчина, а не развалился бы, как мальчик, которого я вижу перед собой».

Нахмурившись, я снова поднялся на ноги.

Я, черт возьми, не притворяюсь. И я не развалюсь.

После того, как я сложил одежду Пейсли под пеленальным столиком и убрал свое собственное белье, я решил позвонить маме. Рассказ не будет веселым, но чем дольше я избегал этого разговора, тем более трусливым себя чувствовал. Мне нужно было сделать что-то, что заставило бы меня чувствовать себя сильным. Показать кому-то, что я принимаю ответственность как мужчина.

Тогда я мог бы рассказать Эмми об этом.

Я взглянул на Пейсли, которая мирно спала на качелях, поднял трубку и позвонил. Моя мама не ответила, поэтому я оставил сообщение с просьбой перезвонить мне, что, конечно же, она и сделала после того, как Пейсли проснулась, и начала плакать.

— Привет, мама, — сказал я, перекладывая кричащего ребенка на левую руку, чтобы я мог поднести телефон к правому уху.

— Нейт? Это ты?

— Да, это я.

— Алло? Алло?

Я закатил глаза и стал говорить громче.

— Привет, мама. Это я. Ты меня слышишь?

— Вроде того. Где ты?

— Я дома.

— А что это за шум? Твой телевизор включен? Ты можешь выключить его? Я плохо тебя слышу.

— Это не телевизор. Это ребенок, и я не могу его выключить, извини. Но я бы хотел.

Она молчала минуту.

— Ты сказал, что это ребенок? Что ребенок делает в твоей квартире? Чей ребенок?