— Вам рассказать, как я в туалет ходил и в ванной мылся? — уточнил Генрих язвительно.

— Вы мылись в ванне?

— Да нет, над раковиной… — он запнулся и вдруг закричал. — Да! Я видел женщину!

— В ванной?

— Да ну вас. Над раковиной висит зеркало, в котором отражается улица за окном. Она мелькнула на какой-то миг, потому я и забыл. Ну и сразу смылся.

— Вы узнали Нину Печерскую?

— Да ведь на миг!

— Но если вы ее так хорошо запомнили с прошлого года…

— Туман! — выпалил Генрих. — Черты были размыты. Так, что-то черное вынырнуло из тумана.

— Черное? Она была в черном?

— В зеркало видны лицо и шея — и то я не рассмотрел. Что-то черное у шеи. Шарф? Должно быть, шарф.

— Но если вы не рассмотрели лицо, то почему решили, что это женщина? Прическа?

— Нет, не помню. Почему я так решил?.. — Генрих задумался, даже побледнел от напряжения. — Губы — вот что! Помада… да, красная помада, вспомнил.

— Печерская искусно пользовалась косметикой, ее коллега говорила. Но — точнее, вспомните то лицо в саду, сопоставьте.

— Да, вы меня натолкнули, и мне кажется… Кажется, она. Да, она! Вот что: то лицо в саду… я почему его вспомнил все-таки: в нем было что-то трагическое.

— Ну а это? Это?

— Она, вы правы. Жуткая бледность, потому так и выделялись губы. Но как же я не сообразил…

— Вы отталкивали от себя эти воспоминания.

— Да, труп в чулане. То лицо. Я не сопоставлял. Страшно. Отмахнулся: ну, просто промелькнула прохожая.

— Нет, не просто. Почему вы сказали: «я сразу смылся»?